Русская война. 1854

— Вот и хорошо, — Тотлебен потер руки. — Рад, что мы выяснили, что среди нас точно нет агентов французов. И тогда у меня еще один вопрос. А как этот неизвестный враг смог догадаться вот так соединить двигатели и, главное, предусмотреть, чтобы их включили именно в сторону позиций противника?

И опять повисло тяжелое молчание.

— Он умен, — наконец, сказал я.

— Я ждал от вас большего, штабс-капитан, — хмыкнул Зубатов.

— Я не закончил, — ответил я. — Он умен, но предусмотреть все произошедшее случайно просто невозможно. И тогда нужно опираться на то, что нам уже известно.

— А что нам известно? — заинтересовался Тотлебен.

— Враг знает про наши регламенты обслуживания — ведь именно поэтому он придумал, как испортить «Карпа» так, чтобы это не заметили перед полетом. А если он знал один регламент, то мог знать и другие.

— Регламент посадки, — выдохнул подошедший к нам Степан. На казаке лица не было, кажется, он считал именно себя виновным в том, что его второй пилот пострадал.

— Что за регламент? — заинтересовался Зубатов.

— Правила, куда мы записываем, как лучше управлять «Карпом» в разных обстоятельствах. И четвертый пункт блока «Посадка» гласит, что при сильном ветре мы садимся ему навстречу, — пояснил я.

— То есть он выждал, когда ветер с моря усилится, подстрелил шар, а потом мы сами отправили его в руки французам? — выдохнул Зубатов.

— Стоп. А зачем стрелять? Если бы пилот и так начал садиться, чтобы его не сдуло? — остановил поручика Тотлебен.

— Чтобы убрать парусность, — понял я. — С целым шаром даже со всеми ракетами «Карпа» бы так не снесло, а вот без него… Поручик прав, мы сами подыграли чужому плану.

— И вы тоже правы, враг действительно умен, — кивнул Зубатов.

— Именно. Он не только читает наши бумаги, не только понимает, что там написано, но умеет и творчески использовать эту информацию, — ответил я. — И мне кажется, что найти такого опасного противника будет гораздо полезнее для России, чем посадить случайного техника или выдернуть с поля боя пару офицеров.

— Я вас услышал, штабс-капитан, — неожиданно Зубатов вытянулся. — Честь имею.

Больше он ничего не сказал, только развернулся и, немного хромая на правую ногу, поковылял к своей повозке.

— Чего это он? — посмотрел я на Тотлебена.

— Кажется, вы ему понравились. Кому попало про свою честь офицеры третьего отделения не говорят.

— А что с его ногой?

— Говорят, — Тотлебен понизил голос, — он служил в Дагестане, в Кази-Кумухе, в 1842-м, когда горцы Шамиля напали на станцию Военно-Грузинской дороги. Поручик сумел не только отбиться сам, но и спасти два десятка раненых, которые ждали там эвакуации. Так что не знаю, как он в качестве сотрудника третьего отделения, но ордена свои он точно получил за дело.

Я кивнул, соглашаясь с Эдуардом Ивановичем, но тут не выдержал молчавший все это время Степан.

— Григорий… — его голос хрипел от волнения. — Это все я не доглядел. Разреши…

Он замолчал, кажется, еще и сам не решив, а что именно он хочет просить. Что вообще можно сделать в такой ситуации?

— Разрешаю, — неожиданно ответил я. — Разрешаю провести спасательную операцию.

Глядя на нарисованную мной самим схему обороны города, я неожиданно понял, что мичмана Кононенко и «Карпа» пока просто никак не могли увезти в тыл. После вчерашнего обстрела французы отступили немного назад, и теперь им нужно было либо переправлять пленного прямо у нас на глазах, либо ждать темноты. Первого еще точно не было, а дождаться второго не дадим уже мы.

Все, что случилось, произошло потому, что я начал слишком спешить. Что ж, если это нужно для дела, я буду спешить еще больше.

— Что? — переспросил Тотлебен.

— Прошу прощения, Эдуард Иванович, — я повернулся к инженеру. — Мы покажем вам доработки пушек чуть позже, а сейчас нам нужно спасти своего пилота. Русские друг друга не бросают.

Глава 22

Я никак не мог выкинуть из головы мысли о предателе. Кто добрался до моих бумаг? Кто оказался настолько умен, жесток и хладнокровен, чтобы провернуть план с похищением «Карпа» так, как это и было сделано? Даже сейчас, когда я ползу вперед во главе лучших штурмовиков, показавших себя на тренировках пехоты, никак не получается сосредоточиться только на деле.

— Ваше благородие, мичман Алферов передает, что его отряд вышел на позицию, — ефрейтор Игнатьев говорил шепотом, чтобы нас никто не услышал.

А могли бы — до укреплений французов оставалось всего ничего, и мы подобрались к ним так близко, считай, чудом. А чудо это звали Степаном, который уже три часа торчал в «Карпе» над нашими позициями, передавая информацию о каждом перемещении противника. Если кто-то смотрел в сторону любого из выдвинутых мной вперед отрядов, мы лежали и не двигались; не смотрел — или мы, или отряд ракетчиков Алферова ползли вперед. Хотелось верить, что вспышки ламп связистов не привлекут лишнего внимания. Хотя бы не так быстро — если и сообразит враг, что за ними стоит, то не сегодня…