Русская война 1854. Книга вторая

Судьба. Именно это слово появилось у меня в голове, когда я увидел, как из боя выходит один из французских линейных кораблей. «Шарлеман», 80 пушек, совсем новый парусный красавец, построенный всего два года назад. Именно его Наполеон III ввел в Черное море в нарушение конвенции о проливах, именно он стал одной из тех последних капель, что сделали эту войну неизбежной. И вот с кучей дырок в борту, со сбитой грот-мачтой он медленно отползал из строя, словно символ того, как неожиданно и неправильно пошла эта война для тех, кто ее начал.

В общем, на левом фланге у французов не задавалось, а вот на правом англичане давили. Корабли отходили и снова заходили на дистанцию огня, сбивая прицелы защитникам города. Впрочем, те быстро пристреливались и снова поражали противника. Пока… Одна из бомб упала во внутренний двор Константиновкой батареи, да прямо рядом с подвезенными снарядами. И почти сразу же еще одно попадание в верхнюю незащищенную платформу батареи. Всего пару мгновений назад похожая на ежа позиция неожиданно оказалась обескровлена, и сейчас в строю осталось только одно орудие.

— Нам нужно туда, — Нахимов не мог мне приказывать. Сейчас он просто просил, а я… Я ведь знал, что мы отобьемся. Вроде бы… Но в то же время цинично остаться в стороне, когда мы можем что-то сделать, было просто нельзя.

— Сейчас выйдем из зоны турбулентности, — именно в этот момент мы оказались с обратной стороны восходящего воздушного потока, и «Ласточку» болтало из стороны в сторону. — Где-то минута, и я смогу включить ускоритель.

— Быстрее… Они сейчас пойдут на прорыв, — Нахимов говорил очень тихо, словно все свои силы сейчас пытался передать тем, кто сражался на земле.

Внизу тем временем один из английских кораблей действительно начал поворачивать к берегу. 91-пушечный винтовой корабль Ее Величества «Агамемнон». В отличие от «Шарлемана» этот был гораздо опаснее еще и тем, что на нем находилась ставка контр-адмирала Лайонса. То есть это был не случайный маневр, а начало действий целой эскадры.

До меня долетели еле слышные слова Нахимова — он молился — и неожиданно болтанка кончилась. Словно на мгновение ветер остановился, и в тот же момент я врубил свой последний ускоритель. «Ласточка» заложила полукруг над Большой бухтой и вышла на глиссаду перед Константиновской батареей. Уши заложило, но я уверенно завершил маневр — горка, касание земли… Мы с Нахимовым скатились с «Ласточки», и через мгновение ее уже подхватил ветер, впечатывая в стену укрепления.

Мы этого уже не видели, взбегая вместе с матросами подкрепления на позицию.

— Ваше превосходительство! — среди множества мертвых тел стоял весь залитый кровью артиллерист. Он как раз закончил наводить уже заряженный пудовый единорог и поднес факел к запалу. Выстрел.

Снаряд улетел точно в сторону «Агамемнона».

— Представьтесь, фельдфебель, — Нахимов подскочил к солдату, помогая ему забивать внутрь новый снаряд. Рядом поворачивались и готовились к выстрелам и другие орудия.

— Григорий Брилевич, 3-я артиллерийская рота[1], — представился еще такой молодой парень и снова принялся наводить пушку, беря упреждение.

Сначала разрозненно, а потом все более уверенно батарея начала оживать. К нам присоединились пушки с закруглений Александровского и Николаевского бастионов, и уже скоро грозно идущему вперед линейному кораблю пришлось разворачиваться и спасаться бегством. Очень хотелось достать его, но, даже набравший воды и весь покрытый огнем, «Агамемнон» смог уйти в сторону.

Бывает. У нас свои герои, у англичан сегодня появились свои. Но как же не хватало тут бомбических пушек! Двести сорок попаданий, как потом насчитают наши противники — а корабль все равно держался на плаву. Так же досталось и «Аретузе» с «Альбионом», которые атаковали Волохову башню. С Константиновского бастиона я видел их похожие на решето борта, видел сбитые мачты… Но они продолжали сражаться.

— Четыре часа, — предупредил меня Нахимов, вытирая черные разводы пота со лба.

— Время, — кивнул я и вскинул голову вверх.

Лишившись «Ласточки», я теперь не мог видеть происходящее во всех деталях, но для этого я и готовил Степана, чтобы казак смог подменить меня в такой момент. Он спросил, просигналив с высоты, нужно ли послать за мной «Карпа», я отказался, приказав действовать по плану. И вот пришло время, ветер уже привычно за эти дни сменил направление, в небо поднялись все семнадцать «Ласточек» и «Карпов», что мы смогли снять с других участков фронта.

— Красиво идут, — Брилевич вслед за мной оторвался от своих пушек и удивленно присвистнул, увидев эту картину.

* * *

— Семнадцать человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо и бутылка рома… — казак Митька повторял глупый прилипчивый стишок, что однажды услышал от Щербачева. Его прелесть была в том, что туда можно было вставить любую цифру, вот как сегодня.