Русская война: Баснословия о первых князьях

С 869 по 879 год новгородскими землями правила его жена Эфанда, выводимая, скорее на безрыбье, из варяг – но особенности имени говорят об англо-саксонских корнях правительницы, учитывая обилие Эдвардов, Эдуардов, Эдгаров, Эдмундов, Этельредов в англо-саксонской знати эпохи Гептархии (Семикоролевья); кстати, имевшей какое-то особое пристрастие к охоте и травле своих правителей.

В 879 году она умирает, оставляя родившегося незадолго до того мальчика Игоря на попечение своего родственника Олега… Кто был отец ребёнка, и не тот же ли это Олег – гадайте за себя сами.

В 882 году – Откуда Есть Пошла…

…Как и мнения о ней, и в этой форме она стала основой другого баснословия, которое, обернувшись Европой, вернулось в Россию само – самой новинкой так чувствительных к европейскому поветрию приват – академических ушей.

Суть да дело таковы: в 1549 году имперский посол Сигизмунд Герберштейн публикует на Западе свои знаменитые «Записки о Московии», вполне объективные, как наблюдение разведчика над будущим противником, Великим Московитом. Герберштейн прикидывал способы к поражению потенциального врага; рассматривал его организацию, традиции, историю; определял сильные стороны, выискивал слабые; не испытывал симпатий и не впадая в антипатию – на войне как на войне… «Записки о Московии» произвели сильное впечатление, и до конца века выдержали не менее 10 изданий на латинском, немецком, польском языках, легли на столы дипломатических ведомств Вены, Рима, Лондона, Мадрида и Парижа.

По итогу, Записки приобрели выдающееся историографическое значение: в частности, наблюдения Герберштейна над германизировавшимся славянским населением Вагрии, знакомство с семейными преданиями, традициями и архивом владетелей Мекленбурга, ожившими во впечатлениях от посещения Московии положили начало Западно – Славянской разновидности Норманизма, что с лёгкой руки отечественных авторов 18–19 веков обратилось в РУССКИЙ АНТИНОРМАНИЗМ. Как говаривала в своё время доцент М. Нюркаева: «Всё смешалось в Доме Славянском…».

Обстоятельный дипломат – разведчик, Герберштейн привёл и обширные выписки из просмотренных им летописей о становлении великорусской государственности, отождествляемой с правящей династией Рюриковичей – столь необычные новости о варягах, Рюрике, Олеге, Игоре широко разнеслись по Европе.

В начале 17 века лидер моравских протестантов граф Жеротинский, планировавшийся своими сторонниками в какое-то подобие Моравского Принципала, обратился к укрывавшемуся в его владениях просветителю Яну Амосу Коменскому с пожеланием написать генеалогию его рода и предоставил доступ к личным архивам. Генеалогия появилась – из неё следовали интересные вещи, родоначальником графов Жеротинских объявлялся СЫН РУССКОГО КОНУНГА ОЛЕГА, тоже ОЛЕГ (Олег Олегович значит…), немедленно получивший титул короля Моравского. Появился он в Моравии под закат Великоморавской государственности приблизительно в 928 году и удалился после поражения от венгров в Польшу и/или на Русь, где по «изысканиям» чешского исследователя умер в 967 году, напоследок поспешествовав принятию христианства княгиней Ольгой. Само сочинение Я. А. Каменского не сохранилось, но его переложение и выдержки, приведённые в польской «Церковной Истории» Христиана Фризе, написанной уже в конце 18 века, дошли до наших дней, обернувшись букетом самых разнузданных спекуляций умопомрачающих «альтернативных историй»… Увы, профессиональные авторы, в отсутствие плодотворных парадигм, зачастую перебарщивают и самых размашистых дилетантов. «Умножая категории» Н. Филин проводит очередное разделение и извлекает из Олега Моравского Елея Муровленина, телепортируя из сыновей Вещего Олега в братья княгини Ольги Равноапостольной и т. д.

Раздвоение сознания достигает степени клинического обострения у В. Ярхо, который уже и к Игорю пристраивает двойника (Игорь Игоревич значит…) и таким образом начисто решает проблему зияния 913–941 годов в историческом материале.

А. Г. Кузьмин, пустивший моравскую мифопоэзу в научный оборот, обосновывал её предположением о сохранении в архивах Жеротинов глаголической «Богемской хроники», которой никто не видел – но старославянские тексты на основе глаголического письма 10 века существовали, т. е… Могла и вестись, и сохраниться! Право, это уже как накликание фантомов новой Краледворской Хроники…

Отставляя в сторону весь этот вполне фантастический бред расписавшихся сивых меринов отметим для себя, что некое очень серьёзное обстоятельство заставляют сводчика ПВЛ неимоверно растянуть биографию вполне исторического Игоря Старого, лихо перепрыгивающего с корабля на корабль во время морской битвы 941 года в Суде, только-только около 940 года обзавёдшегося сыном – первенцем Святославом (а летопись в других списках упоминает и ещё одного, Улеба); жадного и смелого до одурения – до 68-летнего (а по растяжке до последнего «летописно – достоверного» Рюрикова 869 года и 78-летнего) патриарха, который под конец жизни зачудесил так, как не смог бы и его сын-герой даже в огненные 16…