Русская война: дилемма Кутузова-Сталина

Впрочем, эта колеблемая дымка возникает значительно раньше. И фамилия, и происхождение отца скрыты за завесой безъизвестности: Константин Иванович был найден подкидышем на паперти церкви с запиской, что младенец крещён и имя ему «Константинъ». Ребёнка усыновила бездетная баба-вековуха Анна Жукова, по которой пошла фамилия; отчество присвоили по традиции для «не помнящих родства» Иванович. Кажется, в округе что-то знали, во всяком случае в слухах отложилось свидетельство, что отцом подкидыша был какой-то проезжий «гречанин».

В многократно издаваемых, и столь же многократно «редактируемых», «дополняемых» при жизни, а теперь и «переписываемых» от издания к изданию мемуарах умершего полководца, от потуг первого «литреда» Елены Ржевской через много пишущих дочерей, а теперь уже и до занявшихся семейным делом внучек тема отца то выпячивается, то уводится в тень, выставляемая то едва ли не в образе Стеньки-Почти-Социалиста, то страдальца-чахоточника достоевской закваски, малозначительного и скоро умершего… То немногое оригинально-личное, в частностях деталей недоступного горожанкам крестьянского быта проступающее через препарируемый текст от непосредственных воспоминаний сына об отце, свидетельствует о человеке сложном и неординарном.

Двойственность происхождения подкидыша, занесённого из какой-то другой небывалой жизни, с детства отложилась в двойственности характера: Константин Жуков был не по состоянию горд, непоклонен; мягкий и уступчивый, даже слабовольный с равными, был дерзок и упрям с начальствующими. От природы был артистичен: пел, играл на гармонике и балалайке – на слух, без какой-либо учёбы. По основному занятию сапожника был известен и признаваем: работал в Москве у Вейса в мастерской модельной обуви; с 1906 года по окончательному водворению на постоянном местожительстве прирабатывал в соседнем большом торгово-промышленном селе Угодский Завод, периодически прогоняемый и принимаемый хозяевами, чему немало способствовала вторая профессиональная черта русских обувщиков, утвердившаяся в пословице «пьян как сапожник»; в дни получки сын и дочь встречали его на полпути с Завода – но он никогда не забывал по такому поводу купить им и жене «гостинцев»…

Какая-то недосказанность колеблется тенью по отцовской линии Г.К.Жукова: отец подкидыш – но из «иностранцев»; замшелый дом бабушки Анны Жуковой врос в землю, но стоит на старо-почётном месте в центре Стрелковки…

Вот приводимая дочерью полководца М.Г.Жуковой в её разысканиях «Мой отец маршал Жуков» деталь: подкидыш-дедушка был найден на паперти МОСКОВСКОЙ ЦЕРКВИ /имярек/, возбуждающая уйму вопросов: Как его обрела приёмная мать из глубинки Малоярославского уезда КАЛУЖСКОЙ ГУБЕРНИИ? Почему при сохранившихся МЕСТНЫХ и РОДОВЫХ воспоминаниях об отце ничего не отложилось по поводу матери, хотя должно быть с точностью наоборот? Кажется, МОСКВОЙ прикрывалась какая-то КАЛУЖСКАЯ история…. Впрочем, переменчивость текста воспоминаний умершего в 1974 году полководца после его смерти от издания к изданию стала настолько велика, что следующее может предъявить материал к новым вопрошаниям.

Была какая-то тень, и не личная, а социальная на отношениях Константина Жукова с многочисленной родней жены Пилихиных, которые никогда свояка на праздники не звали, а в редкие посещения «по делу» за стол не садили, что остро запомнилось памятливому сыну.

До 1906 года как и большинство рабочих Центрально-Русских губерний Константин Жуков был «отходником» появляясь на родине/?/ в летнюю страду посевная-сенокос-уборочная, в остальное время пребывая на заработках. В 1906 году он возвращается в сердобольную русскую деревню, принимавшую вместо пенсионного обеспечения отработанных и выброшенных городом своих детей, приехал уже на последний срок по возрасту и нездоровью 62 лет; это более естественное объяснение, нежели утверждения мемуаров о какой-то ссылке под надзор полиции за участие в революции 1905–1907 гг., хотя по горячности характера он почти наверняка и «приложился» – впрочем, в последних изданиях это старательно снимается.

В деревне он прожил ещё 15 лет и умер в возрасте 77 лет в 1921 году, что для жителя русского центра 19-нач.20 веков очень и очень неплохо.

Столпом семьи являлась мать Устинья Артемьевна Жукова, в девичестве Пилихина, прямое воплощение некрасовской русской женщины, которая «коня на скаку остановит – в горящую избу войдёт…»; необыкновенно сильная, она легко поднимала и носила 5-пудовые мешки с зерном, следуя в породу Пилигиных – по рассказам, дед полководца Артём Пилигин «подлезал под лошадь и поднимал её на плечах; или брал за хвост и одним рывком сажал на круп». Это шло уже что-то пращурово, былинное…