Русская война: дилемма Кутузова-Сталина

Налицо сознательное утаивание факта более ранней директивы; хотя бы частной, для флота – подмена ее «документом – 22». Естественно, это рождает сильнейшее подозрение о ее общем, не узко-флотском характере – в противном случае эти потуги бессмысленны и Г.К. Жуков с чистой совестью мог бы констатировать разновременный срок поступления директив для армии и моряков, сетовать на ведомственную разобщенность НКО и НК ВМФ, как и на несогласованность принимаемых по ним правительственных решений – этого нет…

Т.о. сбой в прохождении правительственной директивы произошел на уровне высших институтов вооруженных сил НКО и Генштаба (С. Тимошенко и Г. Жуков), что вызвало дезорганизацию в переходе округов на повышенную боевую готовность.

Может быть, это прояснит смысл ирреально-загадочной сцены, записанной Ф. Чуевым со слов В. Молотова в 1980-е годы: «днем 22-го мы, члены правительства, прибыли в Генштаб, чтобы на месте узнать, что происходит на фронте. Докладывал сам Г. Жуков, сильно нервничая; посередине доклада потерял самообладание, заплакал и вышел из комнаты…»*[15] Представить Г. Жукова плачущим стол же мыслимо, как скалу смеющейся – если только он не задержал прохождение директивы на перевод войск в состояние боеготовности, и теперь лучше всех понимал, в какое положение поставил армию, бывшую для него жизнью.

Не в этом ли причина острейшей неприязни, которую испытывал маршал Г. Жуков к адмиралу флота Н. Кузнецову, вплоть до прямой низости в бытность министров обороны СССР: в 1955 году, воспользовавшись гибелью линкора «Новороссийск» на Черном море, обвинил адмирала в развале флота, сбросил в звании на 3 ступени до «контр-адмирала» и уволил в запас, лишив персональной пенсии, так что флотоводец должен был пробавляться переводами – при том, что все знали: за 3 месяца до катастрофы Н.Г. Кузнецов сдал командование и лег в госпиталь с тяжелейшим инфарктом – из палаты он вышел только на расправу.

Чем адмирал переступил дорогу полководцу? А не тем ли, что был живым укором ему, сделавшим с флотом то, что он не смог сделать с армией – достойно ввести ее в войну?

Как же выглядела гипотетическая «директива – 18» частично, в виде «телеграммы Жукова» переданная в войска и за неисполнение которой был судим и осужден генерал Павлов?

Убирая все алогичные конструкции «документа – 22» и учитывая РЕАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ВОЙСК по повышению боеготовности 19–21 июня 1941 г., получаем следующий текст.

«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.

Копия: Народному комиссару Военно-Морского флота.

1. В течение 22–23.6.41 г. Возможно разжигание беспричинных военных конфликтов немецкой стороной на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Конфликты могут начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

3. Приказываю в срок до 24 часов 21.6.41 г.:

а) скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую; тщательно ее замаскировать;

в) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

г) перевести фронтовое и армейские управления на полевые командные пункты. Обеспечить их надежной связью;]

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Тимошенко, Жуков

18.6.41»

И в этом виде директива оказала бы огромное стимулирующее воздействие на армию, как это произошло с флотом – но почему-то по войскам прокатились только отголоски ее эха. Субботник вечером 21 июня командующий ЗапОВО генерал Д. Павлов отправился в Окружной дом офицеров на концерт московской эстрады…

Вина за это всецело ложится на руководство НКО.

Получив подобный документ на руки ВСЕ командующие округами почти несомненно превзошли бы уровень определенных им мероприятий боеготовности, подстегиваемые чувством опасности и житейской мудростью «Каши маслом не испортишь».