Русская война: дилемма Кутузова-Сталина

Можно сказать, что он «стал в строй», не спеша и не отставая, вслед за Суворовым, Репниным, Каменским-старшим, Гудовичем, перед… И вот что любопытно, прямо за ним нет никого кроме Платова, кто прогремел бы звонко, вселенски, хотя бы в рамках 1812 года – …если общепринято умолчать о нечаянно взлетевшей и обречённо рассыпавшейся звезде, мальчике-полководце Валериане Зубове, боготворившего Суворова и выделяемого им; блестяще начатая которым Ирано-Индийская кампания подвигала уже грани и всемирно-исторического. – Платова, бывшего Младшим по Чину участником Измаильского Военного Совета, в то время как он, Кутузов, сидел среди Старших: и на протяжении полутора десятков лет никого! Багратион, Дохтуров, Тормасов, Милорадович, Ермолов – это племянники при взрослых дядях, поручики и штабс-капитаны при нём, генерал-поручике!

Какая это тяжкая доля быть замыкающим эпохи, последним среди равных: шёл век Орловых, Румянцева, Потемкина, Суворова – кому, как не им было его вершить. Все более охлаждающийся разум убеждал и убедил: пока Потемкин обращает пустыни в цветущие провинции – долг ему повиноваться; пока жив Суворов, нет более острого Глазомера в тактике, более Крепкой хватки во владении войсками, которые следует только перенимать. И в спокойно-безнадежном сознании справедливости происходящего поднимался он по ступеням чинов к своему часу. Служил истово, на полный объем сил, в скрытом нарастании утверждавшегося таланта, проявляемого там, где позволяют старшие начальники, т. е. в пределах установленной ими данности, все менее в неё укладываясь, перерастая, делаясь в рамках полагаемых другими задач оригинально-собственным. Он все менее мог быть сведен к кому-либо из лиц, под началом которых служил, все более уходил за рамки сопоставимости, становился субординированно-независимым, отстраненно– Кутузовым и с некоторым удивлением его начальники начинали это замечать, а начальство не склонно удивляться… Его все более ценят, но растет ли от этого близость? Суворов называл его своей правой рукой под Измаилом, но в Италию почему-то не взял, предпочел заместителем «простосколоченного» Дерфельдена… Что было несомненной и грубой ошибкой, сразу ставившей под вопрос успех кампании: коалиция союзников с различными интересами, которые надо согласовать И СОГЛАСОВЫВАТЬ, ведёт уже не войну-политику, а политику-войну, и военно-дипломатическое дарование участника становится особо значимым фактором, которым собственно и обращаются потенциальные совокупные силы в реальный боевой лом – присутствие «политика» Кутузова в этих условиях становилось особенно ценным, так как сам Суворов, замечательно проницательный как политический мыслитель, дипломатическими способностями не обладал; кстати, зная о этом, как и об особом даровании Кутузова в этой сфере, но… – Ндрав! Ндрав! – …не мог перебороть себя в сознании, что его действия Командующего будут более обусловлены не его волей солдата, а той степенью свободы, которую выговорит для него вальяжный сибарит у Венского Кабинета…

Эта самобытность Кутузова замечается внимательными наблюдателями ещё до его главных дел и например Павел 1-й уже совершенно не усматривал в нем ничего ненавистно-потемкинского или подозрительно-суворовского, оценивал в единственности собственно Кутузова, чем будил вероятно, ответную симпатию…

Если справедливо мнение, что великие люди складываются в постижении– преодолении других великих людей, то для Кутузова такими подвигающими испытаниями стали отношения с А.В. Суворовым и Г.А. Потемкиным, первый оттачивал и полировал его тактическое чувство по меркам своего несравненного клинка, утверждал словом и делом в раскрывающемся осознании службы-судьбы, другой понуждал смотреть на войну как средство политики. С 80-х годов он все менее мог быть сведен к кругу их сотрудников; заметно даже, что он всё чаще начинает уклоняться от подавляющего влияния какого-либо одного из этих лиц «перелётами» к другому, охраняясь от Суворовской завороженности «боем» в проясняющих высях потемкинской «политики», и встряхивая ее обманчивое самодовление в ощетинившихся штыками каре, являющих, кто тут в действительности «всё возьмет». Можно сказать, что он нашёл наилучший способ преодоления влияния одного великого человека посредством другого, при сохранении возможно приятных с ними отношений и обеспечил самым покойным образом свою суверенность.