Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава

 В целом повествование о моравской эпопее Олега II заслуживает доверия. Известие об избрании Олега моравским князем хорошо вписывается в политическую ситуацию в Моравии на рубеже 30—40-х гг. X в. Моравская держава никогда не знала централизованного управления. Даже во времена политического единства страны под властью князей из династии Моймировичей (до смерти князя Святополка в 894 г.) фактическую автономию сохраняли более 40 городов, в которых заправляла местная знать. Раздел государства между тремя сыновьями Святополка еще больше ослабил позиции великокняжеской власти. В этих условиях моравская знать «вполне могла... предложить моравский престол чешскому князю Вацлаву, а после его убийства выбрать верховным князем знатного беглеца из Руси»[159]. Не исключено, впрочем, что Олег являлся правителем не всей Моравии, а лишь одной, наиболее жизнеспособной ее области. Исследованиями венгерских, чешских и словацких археологов установлено, что в первой половине X в. на территории Моравии, несмотря на опустошение венграми ряда крупных городов, существовали процветающие городские и сельские поселения, действовали епископии, исправно платившие Риму «дань святого Петра», не было заброшено ни одного общинного могильника, а резкая убыль населения произошла лишь во второй половине столетия[160]. Эти данные полностью соответствуют моравской летописной традиции, которая приурочивает окончание активной борьбы Олега против венгров к 950 г. То же самое утверждает авторитетный византийский источник. Приблизительно в том же 950/951 г. Константин Багрянородный записал в своем трактате «Об управлении империей», что Великая Моравия «совершенно уничтожена этими самыми турками [венграми] и захвачена ими». Он же засвидетельствовал массовый отлив населения из великоморавских земель в сопредельные страны: «Турки [венгры], явившись, совершенно разгромили их и завладели их страною, в которой живут и ныне. Остатки населения рассеялись, перебежав к соседним народам, булгарам, туркам, хорватам и к прочим народам».

Затем примем во внимание немаловажное обстоятельство, что жизнь Олега в изгнании соотнесена в моравских летописях с деятельностью соседних правителей и действительными историческими событиями, места сражений с венграми имеют вполне реальную географию. Фрагменты легендарной истории Польши, связанные с именем Земислава, допустим, могут быть взяты под сомнение, но даже этот фантастический узор расшит по достоверной исторической канве. Так, выступление Олега из Польши против венгров в 950 г. мотивировано уходом венгерской орды в Северную Италию и военными успехами в Штирии баварского герцога Генриха — событиями, нашедшими отражение в других средневековых источниках.

 Захват киевскими русами северокарпатских земель косвенным образом удостоверяет и Константин Багрянородный. В его сочинении «Об управлении империей» среди городов, находившихся в пределах «внешней Росии» князя Игоря, назван город Телиуц(ч)а. Грецизированная форма Телиуц(ч)а подходит лишь к одному из двух сотен древнерусских городов, называемых в русских летописях. Это — Телич, находившийся в Южном Подгорье (Низких Бескидах), у истоков реки Вислоки, рядом с нынешним Тыличским перевалом. Таким образом, очерченные Константином западные пределы «внешней Росии» не противоречат известию моравских летописей о том, что во второй половине 940-х гг. Игорь преломил копье о карпатское Подугорье.

Проблема датировки смерти князя Игоря

 Отдельного разговора заслуживает хронология русской истории в моравских хрониках, поскольку она не совпадает с данными Повести временных лет, согласно которым Игорь умер осенью 945 г.

Летописная дата смерти Игоря принята в историографии практически безоговорочно, словно она высечена на его могильной плите. Существующие уточнения, как правило, незначительно отличаются от летописной датировки[161]. Однако в действительности 945 г. — это всего лишь дата окончания правления Романа I Лакапина (свергнутого в декабре 944 г.), на что указывал еще А.А. Шахматов. К слову сказать, смерть вещего Олега (912 г.) точно таким же образом приурочена в летописи к окончанию правления Льва VI.[162] Получается, что летописец, не располагая подлинными датами смерти первых русских князей, «хоронил» их вместе с византийскими императорами, чьими современниками они являлись по русско-византийским договорам[163].

Поэтому вслед за летописцем необходимо выслушать Константина Багрянородного. Его свидетельство имеет чрезвычайную ценность как современника событий.

Вот что пишет Константин, повествуя о снаряжении русской торговой флотилии, ежегодно отправлявшейся в Константинополь: «[Да будет известно], что приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы [лодки-однодеревки] являются одни из Немогарда, в котором сидел [сидит][164] Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии, а другие из крепости Милиниски [Смоленска], из Телиуцы [Телича], Чернигоги [Чернигова] и из Вусеграда [Вышгорода]».