Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава

Слово «мал» часто употребляется в русском языке в качестве краткого прилагательного: «мал золотник, да дорог», «мал, да удал» и т. д., но его превращение в личное имя невозможно, потому что это противоречит нормам словообразования в славянской ономастике. Невысокий человек в любом славянском языке назывался бы Малой, Малый, Малюта, Малек, Малец, Малыш, Малк(о)[187]. Кстати, именование «древлянского», то есть, в контексте Повести временных лет, восточнославянского князя Малом удивило самого же летописца, который во избежание двусмысленности почел необходимым пояснить, что речь идет об имени: «бе бо ему имя Мал, князю деревьску»[188]. Характерно, что это пояснение в тексте летописи сопровождает вторичное упоминание имени Мал как несклоняемого слова: «да пойди за князь наш за Мал» (первый раз Мал теряет падежное окончание в речи торжествующих древлян: «се князя убихом рускаго! поймем жену его Вольгу за князь свои Мал»). Здесь мы, кажется, имеем свидетельство того факта, что в оригинале сказания имя Мал присутствовало в несклоняемой форме. Не менее знаменательно, что у него нет уменьшительной формы[189] — невероятный случай для славянского имени. Все эти обстоятельства полностью исключают славянскую этимологию имени Мал в смысле «невысокий», «низкорослый», «маленький» человек.

Неславянское происхождение имени Мал, достаточно очевидное с историко-филологической точки зрения, пока что привлекло внимание немногих исследователей[190]. Со своей стороны замечу, что в немецком языке слово mal имеет общее значение «отметина, знак», или, по отношению к человеку, «родимое пятно», «шрам», «рубец». Таким образом, готское имя собственное Мал, будучи прозвищем, могло означать что-то вроде Меченый. Хождение его в русском языке в качестве личного имени засвидетельствовано только в одном случае — когда Мал является усеченным производным от древнееврейского имени Малахий/ Малафей, включенного и в христианские святцы[191]. Впрочем, возможен и другой вариант — происхождение усеченной формы Мал от Малелеил. Бытование последнего имени среди готов весьма вероятно, ибо Малелеил, библейский персонаж, сын Каинана (Быт., 5: 12), с конца IX в. традиционно включался в родословную прародителя скандинавов Одина[192]. И, поскольку крымские готы были христианами, крестное имя одного из их князей — Малахий или Малелеил — могло быть передано в древнерусском сказании в усеченной форме Мал. Христианство «древлян» косвенно подтверждается упоминанием «гроба» Игоря, над которым Ольга «повеле трызну творити». Будь «древляне» славянами-язычниками, труп Игоря был бы сожжен и Ольга не смогла бы его похоронить, ископав для его останков «могилу велику». Но готы-христиане должны были предать тело убитого ими князя земле.

 Еще одно косвенное свидетельство причастности крымских готов к смерти Игоря встречаем в Слове о полку Игореве, где говорится, что разгром в 1185 г. половцами дружины Игоря Святославича вызвал бурную радость среди готского населения Крыма: «Се бо готския красныя девы вспеша на брезе [запели на берегу] синему морю, звоня рускым златом, поют время бусово [древнее, стародавнее]...» Возникает законный вопрос: с чего это готские девушки вспомнили предания («песни») о стародавних временах? Очевидно, пленение половцами русского князя по имени Игорь вызвало у готов историческую ассоциацию, живо напомнив им об их собственной победе над русами в середине X в., когда в руках у них очутился другой, «старый» Игорь.

Эпизод с «готскими девами» дает основание утверждать, что, наряду с древнерусским сказанием о древлянской дани, в раннем Средневековье существовал посвященный той же теме древне-готский эпос, откуда, возможно, Лев Диакон и почерпнул сведения о походе Игоря «на германцев». Победа над Игорем, несомненно, должна была надолго запомниться готам. Неординарность этого события — взятия в плен и казни «великого князя русского» — подчеркнута в летописи восторженным восклицанием ошалевших от неожиданной удачи «древлян»: «се князя убихом рускаго!» — и внезапно открывшимися перед ними грандиозными перспективами: «поймем жену его [Игоря] Вольгу за князь свои Мал и Святослава, и створим ему, якоже хощем». Тут кстати заметить, что, по летописной версии «обрусения» восточнославянских племен, днепровским древлянам к этому времени уже полагалось «прозваться русью», наряду с другими славянскими племенами, вошедшими в державу «Рюриковичей». Однако люди, считающие себя русскими, не могли сказать: «се князя убихом рускаго»[193]. Значит, убившие Игоря «древляне» не считали свою племенную территорию составной частью Русской земли, что выглядит вполне естественным для готских жителей Тавриды.