Русская земля. Между язычеством и христианством. От князя Игоря до сына его Святослава

Разумеется, я не берусь утверждать, что личность Ольги целиком подходила под этот социально-психологический тип. Но еще меньше я уверен в том, что у историка имеются достаточные основания, чтобы пересадить «матерь всех князей русских» из седла за прялку. Во всяком случае, летописный портрет Ольги выдержан, так сказать, в «мужских тонах». Сказание о мести рисует ее и во главе войска, и с чашей в руке на погребальном пиру. Кроме того, предание наделило Ольгу еще одним выдающимся качеством, особо ценимым в дружинной среде, — ее прославленной «мудростью». Понятие о мудрости в ту пору сильно отличалось от нынешнего. Языческая мудрость заключалась в умении обмануть, перехитрить («переклюкать») соперника или врага, обернуть всякое дело себе на пользу. По-видимому, нельзя отрицать, что это свойство действительно было присуще Ольге как историческому лицу[228].

 В свете сказанного становится понятным, почему именно Ольга унаследовала киевский стол. Ее возвышение было своего рода закономерностью, так как явилось следствием естественного хода вещей. Гибель Игоря превратила Ольгу в ту единственную политическую фигуру, вокруг которой только и могли сплотиться члены великокняжеского рода. Авторитет ее не возник вдруг; благодаря своему знатному происхождению, волевому характеру и проницательному уму она еще при жизни мужа пользовалась чрезвычайным уважением: Игорь, говорит Иоакимовская летопись, «Ольгу, мудрости ее ради, паче иных [жен] чтяше». Положение «старшей» жены и предводительницы собственной многочисленной дружины позволило Ольге выступить организатором карательного похода русов в крымскую Готию. Успешное его завершение окружило Ольгу ореолом удачи, которая была необходимым элементом княжеской харизмы. Обычай закрепил за ней старшинство в роду; победа над готами укрепила веру в ее сакральное могущество. Вместе с родовой властью к «мудрой» княгине перешла слава угодного богам вождя-жреца, отправителя культа (на исполнение Ольгой жреческих функций указывает сцена с убийством «древлян» на могиле Игоря и совершение жертвоприношений под стенами Искороетеня). Так Ольга сосредоточила в своих руках исключительные права верховной власти, духовной и светской. Каким образом она распорядилась этими правами, будет ясно из дальнейшего.

Глава 4 УСТРОЕНИЕ ЗЕМЛИ

«Уставы и уроки»

 Предание гласит, что, разорив Искоростень, Ольга совершила объезд «Деревьской земли» «с сыном своим и дружиною, уставляюще уставы и уроки; и суть становища ее и ловища». Это известие, вероятно завершавшее эпическое сказание о мести, летописец дополнил своим собственным сообщением о том, что годом позже «иде Вольга Новугороду, и устави по Мьсте погосты и дани и по Лузе оброки и дани; ловища ея суть по всей земле; знаменья [владельческие знаки] и места и погосты, и сани ее стоят в Плескове и до сего дне, и по Днепру перевесища и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе. И изрядивши возвратися к сыну своему Киеву...».

Подобная география Ольгиных разъездов безусловно не имеет ничего общего с действительностью, будучи всецело плодом «народного краеведения» — источника, как правило, всеведущего, но крайне ненадежного. Внезапный перенос места действия в Новгород — после семи десятков лет полного забвения этого города, его истории и даже самого его имени (только «словене» дважды всплывают в сообщениях о походах Олега и Игоря на греков) — выглядит очевидной вставкой позднего происхождения, тем более что не названы какие-то особые причины, по которым Ольге необходимо было посетить «словенский» Север сразу же после объезда «Деревьской земли». Вообще, согласно летописной концепции происхождения Русской земли, «уставлением» погостов и даней по Мете и Луге надлежало бы заняться Рюрику и Олегу, и в высшей степени странно, что наводить элементарный административный порядок в Новгородско-Псковских землях приходится Ольге. Непонятно также, почему погосты, оброки и дани нужно «уставлять» только по Мете и Луге, игнорируя другие окраины Русской земли[229].

Сведения о посещении Ольгой «словенского» Севера киевский летописец, скорее всего, почерпнул из новгородско-псковских преданий XI—XII вв. Между тем последние не содержат и зерна исторической правды, что хорошо видно на примере сообщений новгородских летописей об убийстве Игоря «вне града Коростеня близь Старыя Русы». Как уже говорилось, формированию подобных географических представлений способствовало отождествление новгородской Деревской пятины с «Деревьской землей», благодаря чему северорусские земли и оказались единственно упомянутыми окраинами, которые удостоились Ольгиного присутствия[230].