Русская жена

После такого случая я начала Дэби избегать. Еще неизвестно, на какие неприятности можно нарваться с ее суженым. В жизни бы не поверила, что эмансипированные американки могут так пресмыкаться перед мужчинами. Надо же, говорила - католичка, а продала душу почти дьяволу за его ангелоподобную скандинавскую красоту. Однако она меня не забывала, и хотя больше не появлялась, но все-таки продолжала время от времени звонить. Когда вместе с любимым супругом моя американская подруга укатила в свою Америку на Рождественские каникулы, то даже прислала две открытки с видами пляжей Флориды. В каждой из них она сообщала телефонный номер родителей Банка, на случай, как она выразилась, моей крайней необходимости. Знали бы эти родители о таком смелом предложении своей невестки...

Но все-таки даже на огромном расстоянии Дэби сумела уловить мое уже мало поддающееся волевому контролю чувство бесконечного одиночества, неприкаянности и непреодолимой тоски. До комка в горле тяжко стало видеть, как дрожащими полосками света растекаются по морю чужие огни чужих холодных домов, а позади них угадываются печальные очертания чужих черных скал. До возвращения Игоря было далеко; а на меня по вечерам, особенно когда засыпало голосистое потомство, начал нападать безотчетный страх.

Стеной валил густейший мокрый снег. Снегопад не прекращался уже дней семь. Снаружи окна дома завалило чуть ли не до половины, а входная дверь открывалась только нечеловеческим усилием, будто бы с той стороны ее держали великаны. Скучные, мрачные мысли и лишь они стали частыми моими гостями.

- Вот завалит меня с детьми по самую крышу и откапывать никто не станет. Кто еще помнит, что мы здесь?

То ли темнота так парализующе действовала на мою чувствительную нервную систему, то ли непрекращающийся, бесконечный и до смерти надоевший снег, но стало навязчиво казаться, будто бы некто в черном ночами напролет бродит по саду, заглядывает в окна, скребется в двери. Днем я с трудом, но еще могла себя убедить, что стучать по стеклам могут мокрые ветви деревьев, а скрипеть и завывать - колючий, злой ветер с моря. Однако с наступлением сумерек предпочитала держать от себя поблизости самый большой кухонный нож.

Тем вечером я сидела, как на иголках. Уголок моего глаза явственно засек за стеклом неясные очертания черной фигуры, которая тут же скрылась из вида. Нет, я не галлюцинировала, что толку и дальше обманывать себя - кто-то ходил по неуютному, пустынному саду. Невозможно было дольше терпеть и продолжать дожидаться неизвестно чего. Я взяла нож, решительно подошла к центральному окну и... чуть не умерла от ужаса. Тонкое лицо, мертвенно-белое, словно вылепленное из снега, выступило из тени деревьев под мутноватый свет фонаря и припало к стеклу, шевеля чернеющими губами... Некоторое время провозившись, я наконец-то справилась с неподдающейся дверью и впустила нашу домовладелицу Сульвейг.

- Звонок не работает, Наташа. Надо батарейки сменить. Я стучала, стучала, но, видимо, телевизор включен и тебе не слышно.

Наша хозяйка Сульвейг была очень уважаемой дамой в Рисоре, она заведовала ателье по пошиву национальных костюмов. Я обрадовалась, что хоть она зашла, хотя бы и со скрытой целью надзора и контроля за своим недвижимым и движимым имуществом. Мы попили чайку, поговорили о том, о сем, в том числе и о моей многострадальной челюсти, оперированной ее супругом. Затем она изложила суть дела, по которому и пришла. Так как дочь моих домовладелицы и дантиста после своей свадьбы непременно желает вселиться в этот дом, то нас просят выехать ранее обусловленного контрактом срока. Сульвейг позаботилась все организовать наилучшим образом, и новое пристанище для нашей семьи уже было найдено. Предлагался дом соседа на чуть более высоком уступе скалы, но зато с утсиктом (видом) на море в два раза краше нынешнего. Хозяйка очень извинялась за причиненное беспокойство и выражала надежду, что переезд не станет для меня чересчур обременительным делом. Я согласно кивнула, твердо пообещав переехать в предложенный двухнедельный срок, и попросила позволения допользоваться на новом месте детским стулом и кроваткой, в которых некогда сидела и лежала сама маленькая Сульвейг.

Домовладелица согласилась дать взаймы детскую мебель, ласково со мной простилась и на всякий случай оставила координаты рисорского агентства по чистке ковровых покрытий.

Немного поразмыслив над грядущими переменами в моей жизненной ситуации, я нечаянно припомнила, что Сульвейг - родная сестра местного священника. Уж не поделился ли прист со своей сестричкой домыслами Ольгиного мужа про меня? Не в этом ли кроется истинная причина такой внезапной и срочной необходимости моего выезда? Ведь, кажется, ее молодые живут и учатся в Кристиансанде. А впрочем, мало ли что, принялась я себя успокаивать. Но на душе спокойнее не стало.