Русская жена эмира

64

- Наконец-то, а то так заждались, что от голода в животе урчит. Но сначала подай нам,

начальникам, а после воинам славного Таксынбая, которые служат при дворе и имеют

счастье лицезреть нашего эмира каждый день. Хотя подожди, нашим почтенным гостям я

принесу сам.

Низом ушел и вернулся с солдатом, который держал в руке две тарелки горячего плова,

а третий был у самого Низами. Сначала поднесли кушанье самому старшему по

должности, Одылбеку. Затем - Таксынбаю и лишь затем Низом поставил блюда плова

перед собой. Восславив Аллаха, они принялись есть руками, умело отправляя в рот

горстки риса. Таксынбаю плов сразу понравился и стал его расхваливать: «Очень

удачный плов. Без сомнения, не будь здесь кунжутного масла, плов был бы иным». Низом

закивал ему головой: «Истину говорите».

Николаев не сразу тронул еду, его тревожила мысль: «А вдруг и в моей тарелке

усыпляющий порошок? Как быть?» И быстро успокоил себя: «Нет, эмир не поступит со

мной, как с Таксынбаем, - ведь я единственный, кто знает место пещеры, у меня карта».

Только после этого Николаев принялся за плов.

Прошло какое-то время, и лагерь начал погружаться в сон. Прямо на месте один за

другим стали засыпать солдаты Таксынбая, сидевшие полукругом. Они сидели отдельно

от артиллеристов. А ведь им хотелось еще попить горячего чая. Но сон слипал глаза и

голова клонилась на грудь.

Таксынбай держался дольше, хотя глаза тоже смыкались и вновь открывались. Он уже

слушал Низома мутным взглядом. И когда ему стало совсем невмоготу, он сказал:

- Нынче я совсем устал, очень хочется спать, – и Таксынбай еле встал на ноги и,

качаясь, зашагал к своему коврику под открытым небом.

Оба командира проводили его глазами и стали молча ждать. В такие минуты говорить

было не о чем. Каждый думал о своем. Николаеву было жалко Таксынбая и его людей.

Низом испытывал совсем иные чувства к врагам и гордился, что ему была оказана такая

высокая честь. Они ждали, когда все охранники эмира заснут крепким сном. Чтоб начать

расправу. Для этого в отряде артиллеристов находилось пять палачей, которые должны

были сделать всю «грязную» работу. Остальные артиллеристы, как им было приказано,

улеглись отдельно от людей Таксынбая. Они тоже заснули.

Николаев и Низом все ждали. Вдруг тишину начальник артиллерии:

- Господин Николаев, я заметил, что вы не сразу коснулись к плову. Вам подумалось,

что я решил и вас погубить?

- Скажу тебе правду. За последние дни я видел много смертей и понял, что здесь жизнь

любого человека: от нищего до министра, ничего не стоит, если дело касается большой

политики. Я никому не доверяю и тебе советую то же самое, коли хочешь дожить до

старости.

- Вы желаете сказать, что Таксынбай и его солдаты невинны?

Николаев хотел сказать правду, но вовремя спохватился, сказав про себя: «Виктор, что

ты делаешь? Ты погубишь себя. Тем более сейчас, когда твоя судьба не определена. Зачем

подвергать себя еще одному риску? Пусть азиаты сами разбираются между собой. Людей

Таксынбая убьют в любом случае. Ты здесь, ради денег и борьбы против большевиков.

Ко всему же Таксынбай и его люди сами хорошие негодяи, ведь они спокойно зарезали

невинных дервишей, пусть даже по моему приказу. Только прикажи – любого убьют.

Так стоит ли их жалеть?» Вслух же полковник произнес:

- Низом, мы люди военные и наше дело - выполнять приказы нашего эмира. Вот и все,

что хотел тебе сказать.

65

- Я верен Его величеству и рад, что наши мнения сходятся. Время уже подошло, пора

кончать с этим делом?

- Кто это сделает, - спросил полковник и выпил полную пиалку вина.

- Все просто. Пять палачей ждут приказа. Это не мои люди. Они саблями пройдутся по

спящим головам наших врагов, а затем их тела закопают в большой яме. Таков у меня

приказ.

- Ладно, выполняй приказ, а я погуляю в сторонке, - и полковник снова выпил вина.

Как военный человек, к смерти людей Николаев относился спокойно. Но одно дело,

если это происходит в бою, и совсем другое – убийство беззащитных людей.

Он не хотел быть свидетелем этой расправы. Гуляя по ночной степи, полковник

успокаивал себя: «Виктор, это не твоя война и относись к этому делу спокойно. Думай

только о себе и Наталье».

Должно быть, все происходило тихо, так как из лагеря не доносилось никакого шума.

Когда же Николаев все-таки обернулся в туда, то при лунном свете увидел лишь силуэты

солдат-палачей с поднятыми саблями. А другие копали большую яму.

Картина была ужасающей, и Николаев отвернулся. «Интересно было бы узнать, -

задумался он, - как бы повел себя Низом, узнав правду о невиновности этих людей?» Не

успел подумать, как вдруг с лагеря донесся пронзительный крик. Это был голос какого-то

молоденького солдата. Николаев решил не оборачиваться назад. Похоже, что один из

охранников все же проснулся и все понял. Однако крик стал усиливаться и неся в его

сторону. Виктор все же обвернулся и увидел бежавшего к нему солдата, которого