Русская жена эмира

Они покинули резиденцию эмира через тот же полутемный коридор и оказались на заднем дворе. Опять стражники не сразу заметили их и, сидя на корточках, о чем-то болтали.

– Эй, глупые ослы, чего расселись тут? – выругался придворный, и те вмиг вскочили. – Вы не на хлопковом поле, а на службе повелителя. Таких надобно гнать отсюда. Сегодня же я доложу вашему командиру.

– Смилуйтесь, господин! У нас семьи, дети, кто будет их кормить? Ты же сам мусульманин и должен понимать нас, – стали умолять молодые стражники.

– Ладно, на этот раз прощаю. Помните мою доброту, – уже мягче произнес придворный.

Вскочив в седло, Даврон с интересом глянул на слугу, который имел такой важный вид, будто он здесь большой начальник. Этот молодой человек пришелся ему не по душе, и дервиш отметил про себя: «Истинный мусульманин должен быть скромнее, даже если доверенный человек самого эмира. А впрочем, он такой же слуга, как и эти солдаты. На земле у каждого человека свое место, и оно предопределено свыше, дабы существовал порядок между людьми».

Слуга эмира простился с дервишем, и тот ускакал.

Спешно Даврон вернулся в свой караван-сарай. Въехав во двор, в конце двора, под виноградником, он заметил двух работников. Они сидели на стареньком коврике и вели между собой беседу с пиалой горячего чая. Эти люди сторожили товары заезжих купцов, которых с каждым днем становилось все меньше и меньше. Причина была в том, что большевики закрыли свои южные границы и всех торговцев объявили врагами Советской власти.

Заметив хозяина, они вскочили с мест и кинулись к нему с поклоном. Но озабоченный Даврон молча скрылся в своей просторной келье. Молящих братьев уже не было, и лишь юный помощник подметал комнату. Он доводился главе Ордена племянником, дядя привез его из родного кишлака, что рядом с Памирскими горами, и заставил учиться в медресе на богослова.

– Где Ахад, почему я не вижу его? – спросил Даврон.

– Он пошел проводить наших братьев и сказал, что по дороге сделает кое-какие покупки на базаре.

– Передай Ахаду, что несколько дней меня не будет, пусть исправно несет службу в мое отсутствие.

Даврон остановился у широкой ниши в стене и принялся укладывать свои вещи в хурджун – двухстороннюю матерчатую сумку.

– Если кто спросит обо мне, скажи: дядя уехал в Кабул.

– Будет исполнено, – ответил юноша и взял из рук дяди хурджун.

Они вышли во двор. Яркое солнце слепило глаза. Племянник забросил сумку на спину коня, у дерева.

По своей природе Даврон был немногословен и на прощанье лишь кивнул племяннику. Выехав за ворота, он рысцой поскакал по широкой улице между домами.

Предстояла долгая дорога, нужно было запастись едой, поэтому Даврон заехал на шумный базар. У ворот он сошел с коня и далее следовал вдоль лавок, где купил лепешки, орехи, кишмиш, курагу. Все эти мешочки с сушеными фруктами дервиш складывал в свой хурджун и затем быстро покинул базар.

Приближаясь к городским воротам, Даврон обратил внимание, что вход в Бухару теперь охраняет целый отряд солдат с новыми короткими винтовками. Они лениво сидели у стены и разглядывали прохожих, дехкан из ближайших кишлаков. Те уже сбыли свой товар и возвращались домой с другими товарами на ослах или пешком. Двигаясь верхом среди толпы, Даврон поднял голову и на крыше башни увидел двух дозорных солдат с биноклями. Один из них смотрел в степь, откуда могли внезапно нагрянуть русские солдаты. Второй, совсем еще молоденький, забавлялся чудесной техникой, разглядывая в окуляр дворы горожан. Там иногда раздетые женщины мыли свое тело, склонившись над широким тазом. И вот стражник застыл с восторженной улыбкой. «Видимо, это дурачок увидел то, чего хотел, или просто знакомого, – решил про себя Даврон. – Вот глупец, да разве можно таких ставить на столь важные места? Об этом надо будет довести до слуха эмира». Поведение стражника явно расстроило дервиша, и он злобно сплюнул в сторону. Однако рядом сразу раздался возмущенный голос:

– Эй, дервиш, ты чего плюешься на моего бычка, что он сделал тебе плохого? – с негодованием произнес какой-то старик в изношенном халате, еле поспевая за своим животным на поводке.

– О, отец, тысячу извинений, я не заметил его.

– Как бы не сглазил бычка, ведь я его только купил.

– О, отец, не стоит беспокоиться. Поверьте, у дервиша слюни святые, ведь мы божьи дети.

Недовольный старик ничего не ответил.

Оказавшись за высокими стенами города, дервиш ударил коня плетью и ускакал по выжженной Каршинской степи в сторону Афганистана. Его путь лежал через родной кишлак дервиша.