Русская жена

Сергей появился через пару дней, и в проеме двери я сначала увидела огромный букет роз, а затем и его самого. Стихи подействовали! Он признался, что тоже увлекается стихами, и ему нравилось, что наши отношения приняли форму стихотворного романа. Его визит принес мне огромное облегчение, но в глубине души я всё же понимала, что им двигало всего лишь любопытство. Теперь я стала настоящим мастером-манипулятором – стихи о любви были не только потребностью души (я их писала с пятнадцати лет), но и способом заинтересовать Сергея и завоевать его любовь. Они спасали меня от депрессии и стали теми жалкими отмычками, которыми я пыталась открыть очередную закрытую дверь.

Вся жизнь превратилась в сплошное ожидание – ожидание человека, которого никогда не было рядом. Сергей жил своей неведомой жизнью, у него была работа, жена и ребенок, а также другие любовницы, в чем он признался мне позже. Но у меня не было сил подняться, сказать «Нет!» или запротестовать, поэтому я находила в этом ожидании какую-то слабую, горькую надежду на будущее. В моей любви к Сергею было что-то фатальное, неизбежное и бесповоротное. Она не подчинялось никакой логике, и не имела никакого здравого смысла. Я просто купалась в безнадежности и обреченности, погибала от боли, и эта безнадёжная любовь только усиливала эту боль. Каждое утро я открывала глаза и жалела о том, что проснулась вообще – так невыносима была боль, преследующая меня каждую минуту. А вечером ложилась в постель с одной-единственной надеждой, что завтра боль и страдания уйдут, или, по крайней мере, утихнут. Но боль не утихала, и следующий день был таким же длинным и мучительным, как и предыдущие.

Я пожинала плоды своего наследия, и вся моя жизнь отразилась в этих отношениях. Это не было убеганием от прошлого, как когда-то в отношениях с Виктором. Теперь прошлое полностью контролировало меня, накрепко приковав к себе тяжелыми кандалами ненужности и одиночества, вины и стыда, навязанные мне с самого раннего детства, и ставшие моими полновластными хозяевами.

Меня выписали из диспансера через месяц, но лечение не принесло никакого облегчения – панические атаки становились всё более тяжелыми и частыми, особенно когда Сергей долго не приходил, и когда ожидание становилось совершенно невыносимым. Он стал моей Скорой помощью, моей кислородной маской, без которой я уже больше не могла существовать – теперь я попала в полную зависимость не только от лекарств, но и от этого человека. В нём я видела всё то, что мне отчаянно было необходимо самой – сила, здоровье, неукротимый жизненный аппетит, и какая-то непобедимая уверенность в себе. Он был уравновешен и спокоен, всегда контролировал и владел ситуацией – наверняка он был хозяином своей жизни. Жизнь для него была одновременно большим приключением и захватывающей игрой. А я была всего лишь его выигрышной ставкой, или редкой куклой, как он сам меня называл. Ведь не всякий мужчина, после проведенной ночи с женщиной, получает от неё стихи.

Я продолжала страдать, панические атаки стали повседневной реальностью, и однажды вечером, не выдержав, я вызвала Скорую помощь, умоляя санитаров отвезти меня в психиатрическую больницу. Началось долгое и тяжелое лечение – теперь меня посадили на антидепрессанты и использовали другой варварский метод лечения – введение серы. После укола серой у меня поднималась высокая температура, вызывающая полное изнеможение, затем мне давали один день отдыха, после чего серу вводили опять. Предполагалось, что такое изнуряющее лечение должно было облегчить депрессию, но мне не помогало ничего… Мне нужен был только Сергей.

Я пробыла в отделении с психическими больными более двух месяцев, и мне не хотелось уходить – больница давала мне чувство полной безопасности, надёжности и стабильности, а также постоянную заботу и внимание. А самое главное – я была полностью отрезана от реальной жизни, с которой мне больше не хотелось иметь дело. В течение двух долгих месяцев я смотрела на мир через крепкие оконные решетки психиатрической больницы, в какой-то момент даже поверив, что это и есть мой удел. Даже страшно подумать, до какой степени было отравлено мое подсознание, что там произросла такая неутешительная мысль: «Моё место в психиатрической больнице!»

Сергей посетил меня всего пару раз, но я на него не обижалась. Я продолжала писать ему стихи, так как моя душа рыдала навзрыд, и мне нужно было куда-то вылить эти рыдания. Бумага стала моим единственным слушателем и утешителем. Я больше не звонила Сергею, не возмущалась и ничего не просила. Как и много лет назад, стыд за себя опять выжигал мне душу, и поэтому я прятала от Сергея свои страдания. Мне было стыдно произнести такие простые слова, что мне нужна его любовь, помощь и поддержка. Я также хорошо помнила, что случилось в последний раз, когда я попросила о помощи – надо мной посмеялись, как над сумасшедшей. И теперь, как и тогда, мне меньше всего на свете хотелось быть осмеянной.