Русская жена

Мне также вспомнилось, как после маминой смерти я пришла в её квартиру. Как я достала все вещи из шкафов и рассортировала их по коробкам – что-то нужно было выбросить, что-то отдать друзьям, что-то взять с собой, а что-то просто оставить позади. Я вспомнила, что не должна была этого делать – я просто искала ответы. У меня было много «Почему?», «Как?» и «Зачем?»

Так получилось, что две главные женщины в моей жизни так и не дожили до того момента, когда можно было что-то исправить или изменить. Они ушли из жизни, так и не осознав своих ошибок, не показав мне правильный путь, не поделившись своей женской мудростью. Как и много лет назад, эту работу они оставили мне – кому-то нужно было расчистить всё ненужное и мешающее жить. Сначала нужно было всё рассортировать, разложить по коробкам, и повесить бирки. Затем решить, что с этим делать. Но главное – освободить место для полного Обновления.

На первую коробку я наклеила бирку «Жертва и Безответственность». Нет, мне нужна была не коробка – чтобы упаковать все случаи, когда я посчитала себя жертвой, мне понадобился бы огромный контейнер! Я верила, что каждый человек, пришедший в мою жизнь, хотел намеренно сделать мне больно. И вот теперь я должна была признать самую страшную истину – это я сама помогла людям сделать себя жертвой. Конечно, я не могла защитить себя от нападок отца, когда была подростком, но, будучи взрослой, я продолжала себя чувствовать такой же униженной и бессильной. Вместо того, чтобы научиться, как постоять за себя, я по-прежнему сносила удары и терпела жгучую боль.

Я была жертвой бабушки, друзей, любовников, начальников, уличных прохожих, и еще не весть кого! Вот уже двадцать пять лет, как умерла моя бабушка, а ощущение тюремного заключения и безвыходности всё никак меня не покидало. Всё моё существо было отравлено ядом вины и неблагодарности, который вкладывался в мои уши день и ночь, на протяжении многих лет. Бабушкины слова всё еще отдавались в моих ушах, и, как и двадцать пять лет назад, я всё еще бессильно барахталась и отчаянно возмущалась в ответ.

Пришла пора признать, что мужчины в моей жизни не могли удовлетворить мой голод по любви и спасти меня от моей семьи и душевной боли, как бы мне этого ни хотелось. Да, я пыталась взвалить на них свою непосильную ношу, как когда-то эта ноша была взвалена на меня. Все эти долгие годы они были ответственны за мою боль, как когда-то я была ответственна за чужую. И этот порочный круг вины и ответственности возвращался ко мне, как бумеранг, и больно бил по самым незащищенным местам.

Что ещё интересно – любой человек мог внедрить себя в моё пространство и делать там всё, что ему заблагорассудится. При этом, когда отношения обострялись, самой моей «уникальной» стратегией, которой меня научил отец – это отвернуться и убежать. Я испытывала буквально панический ужас перед любым конфликтом, и постепенно стала настоящим мастером сглаживать острые углы или упорно замалчивать проблемы. Мне не было в этом равных!

Я почти полностью заполнила контейнер, когда вдруг наткнулась на вещицу из последнего репертуара жертвы – платье русской жены, приехавшей в Англию по объявлению. Мне вспомнился день, когда я выходила замуж за Джефа. Ночью прошел дождь, и, садясь в такси, я испачкала низ своего свадебного наряда. Мне пришлось вернуться домой и за десять минут отстирать и высушить свое белое платье. Это было нехорошее предзнаменование, но я всё равно мчалась на всех парусах в Загс – расписаться с человеком, которого почти не знала. Ради незнакомого человека я продала квартиру и оставила позади свою прежнюю жизнь, приехав жить в чужую страну буквально с одним чемоданом. Япоставила всё на один номер рулетки, а затем начала обвинять этот номер за то, что он оказался проигрышным.

Вторая коробка называлась «Признания и раскаяния». Мне пришлось, наконец, признаться, что лучшие годы своей жизни я потратила на то, чтобы убежать и спрятаться от боли – как тогда, когда я убегала от папы на склоны Днепра и долго плакала на лавочке. Потом я начала убегать на улицу, пытаясь найти своего «Спасителя» в уличном мире таких же потерянных, как и я сама. Я не посмотрела своей боли в глаза и не сказала: «Я знаю, что мне больно, но я должна подумать, как залечить эту боль, а не бросаться в омут с головой». Но затем, не найдя «Спасителя» нигде, я стала прятаться от мира и от жизни, захлопнув все двери и возможности, и погрузившись в мир депрессии. Я не хотела признать, что это не мир жесток ко мне, и даже не боль – это я жестока к себе. Это было моё самое большое раскаяние.