Русская живопись. Пробуждение памяти

На подступах к супрематизму играл роль и количественный фактор: геометрические плоскости, бывшие в ранних вариантах не столь значительными по размерам, в произведениях 1914 года начинали занимать более обширные территории («Дама у афишного столба», «Композиция с Моной Лизой»), вытесняя предметные изображения. В ранних манифестах Малевич постоянно повторял мысль о том, что кубофутуризм усекает предмет, разламывает его, «что приближает к уничтожению предметности в искусстве творчества»[220]. Здесь количественный критерий оказывается на грани качественного. Рассмотрев на некоторых примерах особенности кубофутуристической живописи Малевича, мы приходим к выводу, что картины 1913-1914 годов были необходимым и обязательным этапом эволюции художника. Они содержали в себе предвестия супрематизма — без них новое направление не могло бы появиться на свет. Не зря сам Малевич в конце своего манифеста «От кубизма к супрематизму», датированного июнем 1915 года, писал:

Считая Кубофутуризм выполнившим свои задания — я перехожу к Супрематизму — к новому живописному реализму, беспредметному творчеству[221].

В заключение необходимо поставить еще один вопрос: как соотносится кубофутуризм Малевича с французским кубизмом и итальянским футуризмом? Не является ли он их механическим соединением?

Начну с кубизма. Первое, что бросается в глаза при самом общем сравнении, касается иконографических особенностей произведений русского мастера. Ни у Пикассо, ни у Брака после 1910 года, когда их кубизм уже вышел за пределы первоначальных стадий, мы не найдем сюжетов, предусматривающих сложное сопряжение фигур с пространством, «многоходовые» комбинации с использованием столь разнообразных мотивов, собранных в некое смысловое и пластическое единство. У кубистов группы Пюто традиционный для них «жанр» — фигуры в пейзаже — встречается часто: у Леже, Лефоконье, Делафрене. Но эти работы, как правило, остаются на той стадии стиля, когда пространственно-предметная основа еще не подверглась серьезной трансформации, а синтез не стал логическим следствием всепоглощающего и разлагающего предмет анализа.

Поздний кубизм Пикассо, Брака, да и других живописцев в основном ограничен натюрмортом или однофигурной композицией. В него не могут вписаться пространство комнаты, «окрестности» трамвайной остановки или афишного столба. Выбор предметов сопровождается и различием в методе и стиле. В изысканных артистичных натюрмортах Пикассо 1913-1914 годов — «Бутылка, гитара и трубка», «Чаша с фруктами, скрипка и бокал» - живописная поверхность нигде не прорывается, а, напротив, подчеркивается наклейками. Несмотря на цветовые контрасты, формы тяготеют к плоскости — даже в тех случаях, когда художник каким-то предметам отводит самостоятельное пространство, оно всеми способами нейтрализуется.

При кажущейся близости работы Пикассо и Малевича в чем-то противоположны. Малевич сопрягает разные сферы жизни, сопоставляя зримые фрагменты этих сфер и возбуждая мысль о незримом. В 1913 году А. Крученых так сформулировал новый характер зрения:

Наши новые приемы учат новому постижению мира, разбившему убогое построение Платона и Канта и других «идеалистов», где человек стоял не в центре мира, а за перегородкой. Раньше мир художника имел как бы два измерения: длину и ширину; теперь он получает глубину и выпуклость, движение и тяжесть, окраску времени и пр. и пр. Мы стали видеть ЗДЕСЬ и ТАМ[222].

Именно это многообразие движущегося, динамичного мира Малевич воссоздает в своих кубофутуристических композициях. Футуристическая компонента его концепции действует уже в полную силу. Сравнение произведений Малевича с работами Северини, Боччони или Карра демонстрирует те перспективы, которые раскрывал перед русским художником итальянский футуризм. Появилась возможность с помощью футуристических приемов включить современный мир и кубистическую структуру картины. Футуризм дал то, что Крученых сформулировал как «движение и тяжесть, окраска времени», как умение видеть и «здесь и там» (к чему, быть может, лишь подходил Леже в начале 1910-х, так и не сумев совершить решающего шага; к чему «притронулся» Делоне на пути к симультанизму). В 1919 году Малевич писал: