Когда читаешь эти строки, кажется, что так остро воссозданную особенность футуризма Малевич списывал не с произведений итальянцев, а с собственной «Дамы у трамвайной остановки». Дело в том, что у Малевича в гораздо большей степени, чем у итальянцев, сконцентрированы впечатления «изобразителя движущегося мира». Достаточно взглянуть на картину Боччони «Состояние души (Прощание)» (1911), чтобы почувствовать силу динамики как разрушителя картинной целостности. Что же касается Малевича, то перед ним продолжала стоять проблема живописно-пластического единства картины. Целостности, «новой гармонийности» должны быть подчинены все многосложные фрагменты мира, пребывающие в «четырехмерных обстоятельствах». Малевич боролся за это единство форсированием кубистической центростремительности, чего не делали итальянские художники.
Но сравнительно с ними у Малевича была и еще одна особенность: безусловные категории пространства, времени, массы художник переводил в условные формы; ограниченность зрительных возможностей преодолевалась в его картинах с помощью умозрения. К этому важному шагу на пути к супрематизму подводили художника его работы 1913-1914 годов. Вернусь под конец к тому, с чего начал. Если действительно Малевич первым среди живописцев соединил категории кубизма и футуризма и на словах, и на деле, то он придал этому соединению характер открытия, восприняв синтез не как сумму приемов двух главных направлений современной ему европейской живописи, а как возможный путь вперед.
1997 г.
Татлин в контексте русского живописного авангарда 1910-х годов
1. Вся дореволюционная живопись Вл. Татлина по времени создания укладывается в короткий хронологический отрезок. Первое известное нам живописное произведение относится к 1908 году, а в 1913-м художник уже бросил живопись и вернулся к ней лишь на рубеже 20-30-х, совершенно переменив и манеру, и понимание задач и назначения живописи как таковой.
2. Развитие ранней живописи Татлина падает на время, когда формировались основные направления русского живописного авангарда. Ранний его вариант воплотился в неопримитивизме, утвержденном усилиями художников различных группировок — некоторыми мастерами «Голубой розы» (Н. Крымов, поздний Н. Сапунов), большинством живописцев «Бубнового валета» (И. Машков, П. Кончаловский, А. Лентулов, Р. Фальк и другие) — особенно М. Ларионовым, Н. Гончаровой и их последователями по «Ослиному хвосту» и «Мишени» (А. Шевченко и другие).
3. Русский неопримитивизм можно квалифицировать как направление, параллельное французскому фовизму и немецкому экспрессионизму. Построенный на активном интуитивизме, пользующийся свободой деформации, он, однако, лишен того душевного напряжения и беспокойства, какое свойственно художникам группы «Мост».
Неопримитивизм, более последовательно реализовавшийся в творчестве Ларионова и Гончаровой, получил широкое распространение, став своеобразным трамплином к следующему авангардному прыжку для многих живописцев — в том числе и для Татлина, — приобщившихся к «левому» движению в искусстве.
Первые годы второго десятилетия XX века отмечены расширением неопримитивистской концепции, которая уже вступила в альянс с кубизмом и футуризмом. Понятие кубо-футуризм, возникшее тогда же в среде живописцев и поэтов, объединившихся друг с другом, стало широкой платформой для общего движения, хотя внутри него пути художников расходились в разные стороны.
4. Непосредственно за неопримитивизмом в творчестве Ларионова, Гончаровой и некоторых их сторонников последовал лучизм. Зародившись в начале 1910-х годов, лучизм стал одним из первых вариантов беспредметного творчества. В нем синтезировались ларионовский импрессионизм — с его изысканным истолкованием живописной поверхности и артистической импульсивностью — и экспрессионистская идея преображения реальности ради выражения характерного начала, в ней заключенного. Лучизм стал способом экспрессионистического — по своим исходным моментам — выражения концепции беспредметности, в то время уже имевшей версию В. Кандинского.