Русская живопись. Пробуждение памяти

Любови Поповой было отпущено 35 лет. Но о ней нельзя говорить как о несостоявшемся художнике, нельзя говорить о прерванном таланте, не успевшем развернуться из-за ранней смерти. Она прошла все необходимые для эволюции мастера этапы, рано обретя зрелость, некоторое время пользовалась ее плодами, успела стать мэтром — профессором Вхутемаса, членом Инхука, прославиться не только своей живописью, но и театральными декорациями, вкусить популярность художника, обслуживающего своими проектами тканей самые широкие слои населения (этому успеху она была особенно рада). Ей пришлось преодолеть множество жизненных препятствий и невзгод: сначала — в молодости — душевный кризис; потом — тяжелую болезнь; еще позже — смерть мужа; за несколько дней до смерти она потеряла сына. Судьба была к ней неумолима.

Все эти тяжелые невзгоды оставляли неизгладимые следы, но каким-то тайным образом, волшебством таланта она выходила из кризисов не согнутой, не поверженной, оставаясь великолепной и совершенной. Когда вглядываешься в старые фотографии, изображающие улыбающуюся Попову, в ее открытые доверчивые глаза, когда вспоминаешь отзывы современников, ценивших в ней обаяние, благородство и внутреннюю целостность, понимаешь, что этой женщине удавалось соединять в гармонии, казалось бы, непреодолимые противоречия и несоединимые контрасты.

Сам путь художницы — от первых шагов до последних открытий — был одновременно и скачкообразным, и гармоничным. Этап за этапом следовали закономерные ступени творческого роста. Движение было контрастным, ибо каждый новый период означал известный разрыв со старыми устоявшимися принципами, был в какой-то мере революционным. Но вместе с тем в нем была необратимая логика. Это — логика общего развития мирового искусства, как бы сфокусированная в творчестве одного мастера. Разрыв и традиция сопутствовали друг другу.

Быть может, чувство традиции — особенно культурной — было внушено Поповой еще в детские годы, в семейном кругу. Некоторые купеческие семьи (а именно к такой семье — просвещенных купцов — принадлежала художница), обретя эти традиции, придерживались их долго и упорно. Поповы и Зубовы (фамилия ее матери) остались в истории русской культуры известными меценатами и музыкантами, учеными и художниками, историками культуры и философами. Можно полагать, что ранние занятия живописью еще в детские годы надолго связали Попову с этими культурными традициями. Путь ей был как бы предуказан. За частными школами С. Жуковского и К. Юона последовали самостоятельная упорная работа, знакомство с «левыми» живописцами в так называемой «башне» (мастерская, где работали Ларионов, Гончарова, Татлин, Удальцова, Веснин, Барт и многие другие) и, наконец, завершение образования в Париже, в мастерской «La Palette» у Лефоконье, Метценже и Сегонзака. Сама Попова считала, что только после Парижа, откуда она вернулась в 1913 году, началась ее самостоятельная деятельность, что, однако, не может исключить нашего интереса к ее раннему творчеству, имеющему свою особую стилевую окраску.

Известные нам ранние работы Поповой относятся к концу 1900-х годов. Чаще всего это пейзажи, выдержанные в традициях мастеров Союза русских художников. Написанные с натуры и посвященные самым обычным явлениям русской провинции, деревни или сельской природы, они как бы добавляют некоторую грубоватую декоративность к импрессионистической основе и сохраняют свежесть первого живого впечатления. Эти ранние произведения кажутся весьма далекими от зрелого ее творчества. Вместе с тем в них рождаются и чувство цвета, и интерес к пластической форме, и некая воля к обобщению.

В начале 1910-х годов приходят новые веяния. После первой выставки «Бубнового валета» нельзя было пройти мимо той волны увлечения французами, которая мощно захлестнула русскую живопись и в течение некоторого времени держала ее на поверхности, прежде чем опустить на ее же — русские берега. Попова увлеклась Ван Гогом и Сезанном, потянулась к раннему московскому кубизму, пробовала строить форму, а не списывать ее с натуры, преодолевать сопротивление материала, а не скользить по его поверхности. К сожалению, лишь очень немногие работы этого времени дошли до наших дней: видимо, сама художница их не ценила. Кое-какое представление мы имеем об этюдах деревьев, созданных в живописи и графике в 1911-1912 годах. Мера энергии, вложенной в пейзажные формы, значительно превосходит прежние и обещает тот принцип волевой гармонии, который станет характерен для работ Поповой зрелого периода.