Русская живопись. Пробуждение памяти

Последнее сравнение, к которому я прибегаю, продиктовано чрезвычайно широким распространением в творчестве мирискусников еще одного мотива. Речь идет о прогулке, которая в условиях ритуального церемониала превращается подчас в торжественное шествие. В старой живописи XVII — XVIII веков этот мотив встречается, хотя и не так часто, как можно было бы предположить. Мы находим его у итальянских живописцев (к примеру, у Сальватора Розы — «Роща философов»), у испанских и фламандских художников, у француза Габриэля де Сент-Обена. Но наиболее последовательный вариант предлагает Ватто в «Отплытии на остров Цитеру». Необходимо вспомнить, какую роль играли прогулки — в том числе и прогулки по паркам — не только в светской, но и в духовной жизни XVII — XVIII столетий. Прогулка — как бы малое путешествие. А XVIII век ведь был веком путешествий.

Все это не могло не отразиться в творчестве мастеров «Мира искусства». Бенуа и Сомов одновременно начали разрабатывать мотив прогулки. Целая серия Бенуа в конце 90-х годов была посвящена этому мотиву «в исполнении» одного из любимых героев художника — Людовика XIV. Затем Бенуа вернулся к пройденному в Версальской серии 1906 года — в знаменитой «Прогулке короля». Сомов, обратившись к этому сюжету в произведениях 1896-1897 годов — «Прогулка после дождя» (1896), «Прогулка верхом» (1897), «Прогулка зимой» (1897), — позже к нему уже не возвращался. Но в середине 1900-х годов его подхватил Лансере — в картине «Императрица Елизавета Петровна в Царском Селе» (1905).

Если сопоставить все то, что сделали мирискусники, с традиционным истолкованием данного сюжета, станет заметным различие, вновь объясняемое разницей «возрастов». Бенуа, Сомов, Лансере воссоздают прошлое с помощью своеобразного зеркала истории, на которое бросает отражение их современность. Разумеется, современность фигурирует не в виде героев или эпизодов, а в качестве идей и представлений. Мирискусники и здесь воспринимают созданные ими сцены не как реальные исторические события, происходившие 150 лет тому назад, а как вымышленную параллель этим событиям. Из опустевшей, обнищавшей стилем действительности они переносятся в некий заповедник красоты, но, любуясь прекрасным церемониалом, все же задыхаются от удушливого терпкого запаха XVIII века. Лишь ирония позволяет им выжить в этом мире и спасает их искусство от бессмысленности.

1987 г.

К вопросу о символизме в русской живописи

Задача данной статьи — в самых общих чертах определить характер символизма в русской живописи конца XIX — начала XX века. Был ли вообще в русской живописи символизм? Если был — то приобрел ли он характер широкого, развитого направления или остался узким движением? Какие художники имеют к нему отношение? Каковы самые общие его особенности? Вот те вопросы, которые здесь поставлены. Именно поставлены, ибо предложить их развернутое решение в настоящей работе автору не представляется возможным.

Символизм как литературное направление исследован достаточно отечественными литературоведами. Однако нельзя прямо перенести определения литературоведов в искусствоведческую практику. Символизм в живописи имеет свою специфику, подлежащую специальному анализу. На Западе написано много книг об этом заметном явлении в мировой истории искусств. В последние годы в Париже, Лондоне и других столицах устраивались выставки символистской живописи; в каталогах печатались статьи, в которых трудно найти такое определение символизма в живописи, какое бы сегодня нас устроило. Тем более что разные варианты толкования символизма нередко значительно отличаются друг от друга.

Далеко не всегда исследователи делают различие между искусством, пользующимся символом, но не принадлежащим символизму как таковому, и искусством, исповедующим символизм как метод, как способ мышления. Символу в его различных проявлениях в реалистическом искусстве посвящена целая книга А.Ф. Лосева[105]. Показательно, что в этой книге автор ничего не говорит о символизме. Символ получает широкое распространение как в жизни, так и в искусстве, но использование символа тем или иным художником еще не дает оснований причислять его к символистам.

Между тем в ряде работ — например, в книге Эдварда Люси-Смита[106] — утверждается прямая линия развития символизма от «Аллегории благоразумия» Тициана к Гогену, Бёклину или Врубелю, а настоящий символизм, сложившийся в последние десятилетия прошлого столетия, имеет в качестве дополнения к предшествующему лишь некоторые новые черты.