Читаем Русская жизнь 050608 Русская Эротика полностью

Власти, государственные и не только, как в России, так и в других странах, реагируют на такое примерно одинаково. В каком-нибудь маленьком американском городке, где еще живо белое гражданское общество, магазинчик с порнухой могут прикрыть решением местной общины. Или, если не получится, сжечь ночью - и подпалят вертеп местные отцы семейств, крепкие независимые люди, которые в гробу видали федеральное правительство. Заметим, и какого-нибудь залетного парня на чересчур дорогой машине они там тоже особо привечать не станут. Одним из аргументов будет такой: «Этот смазливый типчик за нашими дочками ухлестывать будет». Роскошь и неприличие тут туго сплетаются. С другой стороны, любое «наведение порядка» - какое бы то ни было - начинается с уестествления «непотребства». Прежде чем начать бороться с преступностью или бедностью, всегда начинают бороться с непристойностью. Введение приличий - это первый знак того, что власть настроена серьезно.

Итак: роскошь и непристойность воспринимаются властями и обществом как некий вызов, причем опасный.

Тут меня могут спросить, а как я объясню российские девяностые, время в высшей степени похабное во всех смыслах.

Ответ прост. Власть, установившаяся в те сладкие года, была совсем особого свойства. В отличие от любой другой, она была заинтересована в том, чтобы фрустрировать местное население, уронить его самооценку до отрицательных величин, сделать жизнь «простого человека» унизительной и невыносимой. Чтобы этот простой человек массово спивался и умирал. Потому что при новом порядке «столько населения не нужно», ибо ста пятидесяти с чем-то там миллионов нефтяников в России не трэба.

Поэтому, помимо искусственно организованного обнищания, паленой водки и общей безнадеги, в ход пошла роскошь и непристойность. Все, что нормальная власть старается ограничить, было не только разрешено, но и активно поощрялось. Похабные скоробогачи раскатывали на «Мерседесах», давя народ - буквально, в прямом смысле, - а телепрограмма состояла из «передач для взрослых», во всех смыслах этих слов. Все было можно, и всем было от этого плохо.

Все это очень хорошо накладывалось на мифологию «капитализма».

Ибо «рынок» и прочая «экономика» по своей природе глубоко непристойны.

Так, демонстрация всяческого роскошества для рынка - абсолютная необходимость. На этом построена вся реклама. Основной рекламный прием - показ абсолютно любой вещи (особенно дрянной и дешевой), как роскошной.

И, с другой стороны, основным - чаще называемым, иногда просто подразумеваемым - денотатом любого рекламного сообщения является женское тело. Чаще всего оно присутствует как таковое. Если его вдруг нет, оно подразумевается. Роскошь нужна, чтобы завлечь женщину (или мужчину), она является выражением «полового интереса».

Надо сказать, что именно это обстоятельство является важным фактором формирования так называемой «антикапиталистической ментальности». Капитализм ненавидят не только за эксплуатацию и плутократию, а еще и за то, что он непристоен. Впрочем, «похабность» капитала, торговли и всего такого прочего - тема, достаточно хорошо освещенная в классической советской литературе, чтобы к ней снова возвращаться.

Правда, похабность эта относительна. Тут как раз тот случай - «кто нам мешает, тот нам и поможет». Ибо при капитализме возможно и рыбку съесть (то есть соблюсти порядок), и на фаллосе устроиться недурственным образом. Более того, именно это и позволило «обществу потребления» выжить и победить.

Именно при зрелом капитализме появились социально приемлемые формы роскоши. Так, если богатого вельможу эпохи Возрождения можно было отличить от чуть менее богатого метров за тридцать - по величине вторичных финансово-половых причиндалов, то бишь количеству драгоценностей, длине шпаги или ширине жабо, - то современного богатея трудно отличить от «просто приличного человека с улицы». Конечно, если определять будет человек с улицы. Роскошь спряталась в едва приметные лейблы, затаилась в складках скромных на вид одежек. Портфельчик за сто долларов, за тысячу и за десять тысяч могут выглядеть почти одинаково, даром что последний сделан из настоящего крокодила. Ботинки от Veston или Lobb, сделанные по ноге клиента, кое-чем отличаются от Ecco или Lloyd, купленных в народном магазине, - но человек, носящий Ecco, вряд ли почует разницу. Да, «в очертаниях что-то такое есть», но это ж надо присматриваться. Часики от Vacheron Constantin стоят на несколько порядков дороже поддельного «Ролекса», но последний выглядит роскошнее, «для тех, кто не в теме». И так во всем.

То же касается и непристойности по части обнаженки и сексуальности. Капитализм загнал похабщину в различные гетто. Например, именно развитой капитализм покончил с открытой уличной проституцией. Он же загнал ищущих пару парней и девок в закрытые ночные клубы и сделал «разврат» тихим и смирным. Секса, может, стало и больше, - но жаловаться на него не приходится.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1968 (май 2008)
1968 (май 2008)

Содержание:НАСУЩНОЕ Драмы Лирика Анекдоты БЫЛОЕ Революция номер девять С места событий Ефим Зозуля - Сатириконцы Небесный ювелир ДУМЫ Мария Пахмутова, Василий Жарков - Год смерти Гагарина Михаил Харитонов - Не досталось им даже по пуле Борис Кагарлицкий - Два мира в зеркале 1968 года Дмитрий Ольшанский - Движуха Мариэтта Чудакова - Русским языком вам говорят! (Часть четвертая) ОБРАЗЫ Евгения Пищикова - Мы проиграли, сестра! Дмитрий Быков - Четыре урока оттепели Дмитрий Данилов - Кришна на окраине Аркадий Ипполитов - Гимн Свободе, ведущей народ ЛИЦА Олег Кашин - Хроника утекших событий ГРАЖДАНСТВО Евгения Долгинова - Гибель гидролиза Павел Пряников - В песок и опилки ВОИНСТВО Александр Храмчихин - Вторая индокитайская ХУДОЖЕСТВО Денис Горелов - Сползает по крыше старик Козлодоев Максим Семеляк - Лео, мой Лео ПАЛОМНИЧЕСТВО Карен Газарян - Где утомленному есть буйству уголок

авторов Коллектив , Журнал «Русская жизнь»

Публицистика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное