Русская Жизнь, 3 июля 2008 года,

Остается понять, на что они опираются. С Петрушевской все понятнее - ее утешает феномен человеческой взаимопомощи. Два человека, не нужных больше никому, нужны друг другу с такой силой, с такой гиперкомпенсацией, что растащить их не могут все силы природы: это как с магдебургскими полушариями - мир на них давит так, что они слиплись навеки. Есть у нее прекрасный рассказ «Сила воды» - о двух стариках, сумевших победить грабителей и спасти внука (они не закрыли воду в ванне, и пока их грабили - вода протекла, и соседи вызвали милицию; метафора очевидна, расшифровки не требует). Всегда есть эта подспудная, подпочвенная сила воды, тайных связей, круговой поруки, в крайнем случае срабатывает самая архаичная связь - родственная, и тогда добрая фея в конце одной из сказок («Часы») резюмирует: «Ну что ж, на этот раз мир остался цел». То есть чем герои униженней, тем их связи надежней; сказав однажды (в «Смотровой площадке»), что жизнь истребима, Петрушевская всеми последующими сочинениями опровергает этот тезис. Большинство ее страшных сказок кое-как выруливают к счастливому концу. Это линия «Старосветских помещиков», к которым так явно отсылает «Сила воды»; в такие идиллии - убогие с виду, но непобедимые, - она верит.

С Пелевиным сложней - и, может быть, именно надежда на то, что он выдаст наконец эту свою тайную опору, подогревает интерес к каждой его следующей книге, хотя заранее ясно, что - несмотря на любые периоды молчания - это всегда будет «еще одна книга» (и слава Богу! Покупая хлеб, не ждешь, чтобы внутри оказались устрицы. Нужен ведь именно хлеб). Гоголь спасался христианством (и не спасся), Зощенко - психоанализом (и тоже не помогло), а Пелевин старательно прячет свой идеал, проговариваясь о нем то в нескольких строчках «Generation» (где ивы плачут), то в «Госте на празднике Бон». Некоторые думают, что его опора и стимул - буддизм, другие (как Ирина Роднянская) - что христианство, а есть и такие, кто валит на наркотики. Но, скорее всего, главным мотором и спасением для него является радость от называния вещей своими именами и понимания того, как все устроено… хотя и эта радость, в общем, скоротечна: надо же еще чем-то жить. И если я догадываюсь, в чем черпает силы Петрушевская, - то предположить, откуда их берет и чем утешается Пелевин, мне крайне сложно. Может быть, срабатывает тщеславие - один из гоголевских моторов, кстати, - но думаю, что он слишком умен для этого. Сам о себе он сказал гениально: «Богомол-агностик».

Несомненно одно: именно два этих писателя определяли и спасали русскую литературу в очередном ее кризисе. Суть их творческого метода лучше всего определил тот же Пелевин - в «Вестях из Непала»: «Наиболее распространенным в Катманду культом является секта "Стремящихся Убедиться". Цель их духовной практики - путем усиленных размышлений и подвижничества осознать человеческую жизнь такой, какова она на самом деле. Некоторым из подвижников это удается, такие называются "убедившимися". Их легко узнать по постоянно издаваемому ими дикому крику. "Убедившегося" адепта немедленно доставляют на специальном автомобиле в особый монастырь-изолятор, называющийся "Гнездо Убедившихся". Там они и проводят остаток дней, прекращая кричать только на время приема пищи».

Как говаривал Ленин: «Не знаю, как насчет Непала, товарищи, а насчет России это совершенно верно».

Послесловие редактора

Журнал «Столица» в свободном пространстве

Андрей Мальгин

Обложка журнала «Столица», № 19(25), 1991 г.

I.

1 августа 1990 года в стране была отменена цензура. Может быть, это самое ценное, что сделал Горбачев в рамках перестройки. Уже через неделю тиражом 300 000 экземпляров вышел первый номер журнала «Столица».

Конечно, мы подготовили его заранее, как бы приурочили к этой дате. Мы были к этому готовы. А вот директор партийной типографии «Московская правда» товарищ Перель готов не был, он никак не мог понять, где визировать журнал перед печатью. Послал в Главлит - ему вернули, сообщив, что это теперь не их дело. Послал в горком - ответили: под вашу ответственность. Ужас, что делать? Ну а я применил административный ресурс: журнал считался органом Моссовета, то есть государственного учреждения, я сам был депутатом и угрожал товарищу директору страшными карами, вплоть до национализации типографии, так что он, тяжело вздохнув, дал добро печатникам.