Русская жизнь. Лень (май 2009)

Я не описал никаких обрядов религии и церковной службы, думая, что они никому не интересны и большинством теперь забыты. Про себя же скажу, что я в первое время службы был как верующий человек, слепо верующий, так как не кончил никакой духовной школы и решать религиозные вопросы не в силах, так и остановился в нерешенном состоянии в истинности религии. Ни в какой общине верующих не состою и никаких религиозных обрядов не исполняю. От советских органов я жду защиты, потому что в деревне не все с понятием и потому что я вреда государству не приношу, а мед сдавал в кооперацию, а на деньги опять через кооперацию же выписывал вощину из Вятской губернской пасеки.

Этим и заканчиваю свою безграмотную биографию и прошу ее рассмотреть.

1931 года, 2 августа

Ляховского сельсовета деревни Звягинской

гр-н Иван Степанович Карпов

Публикацию подготовил Владимир Щипин

Печатается по: Государственный архив Архангельской области. Ф. 615. Оп. 3. Д. 150. Списки лиц, лишенных избирательных прав, и жалобы на неправильное лишение избирательных прав.

Ярослав Леонтьев Буйные шиши

Махновцы Смутного времени

Если Гоголь хотел кого-либо ославить, то хоть святых выноси лет этак на двести. Так-то и произошло с чем-то не потрафившим ему Загоскиным. Cупруга городничего Анна Андреевна спрашивает Хлестакова: «Так, верно, и „Юрий Милославский“ ваше сочинение? - Да, это мое сочинение, - отвечает Иван Александрович. - Ах, маменька, - возражает Марья Антоновна, - там написано, что это господина Загоскина сочинение». Но Хлестаков, нимало не смутившись, подтверждает: «Ах да, это правда: это точно Загоскина; а есть другой „Юрий Милославский“, так тот уж мой».

Этот обмен репликами оказался убийственным приговором для автора исторического романа «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году». Между тем роман, напечатанный в 1829 году и выдержавший восемь прижизненных переизданий, имел необыкновенный успех. Его выход приветствовали Пушкин, Жуковский, старший Аксаков… Пушкин, к примеру, писал в своей рецензии: «Господин Загоскин точно переносит нас в 1612 год. Добрый наш народ, бояре, казаки, монахи, буйные шиши - все это угадано, все это действует, чувствует, как должно было действовать, чувствовать в смутные времена Минина и Авраамия Палицына. Как живы, как занимательны сцены старинной русской жизни!» Ему вторил Сергей Тимофеевич Аксаков: «Наконец словесность наша обогатилась первым историческим романом, первым творением в этом роде, которое имеет народную физиономию: характеры, обычаи, нравы, костюм, язык… Это небывалое явление на горизонте нашей словесности».

Загоскин, которого называли теперь русским Вальтер Скоттом, получил от Николая I перстень за роман, а за единственную хулительную рецензию, появившуюся в «Северной пчеле», ее редактор - небезызвестный Фаддей Булгарин - едва не лишился газеты… Так чем же все-таки Михаил Николаевич (тоже, кстати, юбиляр - в этом году 220 лет со дня рождения) не потрафил Николаю Васильевичу. Рискну высказать предположение. Все дело в запорожских казаках, за которых оскорбился Гоголь. Вчитайтесь внимательно в такие строки «Юрия Милославского»: «Никогда Россия не была в столь бедственном положении, как в начале семнадцатого столетия: внешние враги, внутренние раздоры, смуты бояр, а более всего совершенное безначалие - все угрожало неизбежной погибелью земле русской. Верный сын отечества, боярин Михайло Борисович Шеин, несмотря на беспримерную свою неустрашимость, не мог спасти Смоленска. Этот, по тогдашнему времени, важный своими укреплениями город был уже во власти польского короля Сигизмунда, войска которого под командою гетмана Жолкевского, впущенные изменою в Москву, утесняли несчастных жителей сей древней столицы. Наглость, своевольство и жестокости этого буйного войска превосходили всякое описание. Им не уступали в зверстве многолюдные толпы разбойников, известных под названием запорожских казаков, которые занимали, или лучше сказать, опустошали Чернигов, Брянск, Козельск, Вязьму, Дорогобуж и многие другие города».