Русская жизнь. Лень (май 2009)

Стерпеть сравнение с разбойниками для потомка полковничьего запорожско-шляхетского рода и главного мифотворца Запорожской Сечи было выше его сил. Полистайте начальные страницы «Гоголь в жизни» Вересаева, где собраны сведения о предках писателя, фамилия которого происходила от казацкого прозвища основателя рода Остапа, полковника Подольского, а затем Могилевского. (Слово «гоголь» по-староукраински означает «селезень»). Евстафий (Остап) Гоголь был сподвижником гетмана Правобережной Украины Петра Дорошенко. Когда в борьбе за власть на Украине левобережный гетман Иван Самойлович разбил войско Дорошенко, то полковник Остап Гоголь вместе с сыном Прокопом и верными им казаками не поддался на уговоры Самойловича, передал непокоренную Могилевскую крепость Речи Посполитой и перешел на службу к воинственному польскому королю Яну III Собесскому. В награду Остап и сын получили в 1674 году от короля жалованную грамоту («За приверженность к нам и к Речи Посполитой благородного Гоголя, нашего могилевского полковника… поощряя его на услуги, жалуем нашу деревню, именуемую Ольховец…») и осели в Польше. В том же году Остап Гоголь стал наказным гетманом и получил булаву от короля.

Генеалогией Гоголя интересовался еще первый биограф писателя Пантелеймон Кулиш. Современный автор В. Батурин, идя по его стопам, останавливается на таком примечательном факте: в 1792 году, оформляя документы на дворянство, секунд-майор Афанасий Гоголь-Яновский специально утаил имя Остапа и назвал своим прадедом не его, а никому не известного полковника Андрея Гоголя. «В связи с этим фактом, всплывают в памяти имена сыновей легендарного Тараса Бульбы», - отмечает Батурин. То, что дед писателя хотел этим наложить печать забвения на полонофильство своего прапрадеда, - объяснимо, но зачем его внуку понадобилась такая подмена - не ясно.

25 лет от роду Гоголь задумывал написать историю Малороссии в «шести малых или в четырех больших томах». В «Северной пчеле» он даже поместил объявление «Новые книги. Об издании Истории Малороссийских Казаков, сочинения Н. Гоголя (автора „Вечеров на хуторе близ Диканьки“)», в коем анонсировал и просил о помощи одновременно: «До сих пор еще нет у нас полной, удовлетворительной истории Малороссии и народа… Я решился принять на себя этот труд… Около пяти лет собирал я с большим старанием материалы, относящиеся к истории этого края. Половина моей истории уже почти готова, но я медлю выдавать в свет первые Томы, подозревая существование многих источников, может быть мне неизвестных…»

И далее он просил «просвещенных соотечественников» адресовать ему оные «в С.П.Б. или магазин Смирдина или прямо в мою квартиру, в Малой Морской в доме Лепена, Н. В. Гоголю». Тогда же, в январе 1834 года он делился в письме историку Погодину: «Я весь погружен теперь в историю малороссийскую и всемирную; и та, и другая у меня начинает двигаться… Ух, брат! Сколько приходит ко мне мыслей теперь! да каких крупных! полных, свежих!… Малороссийская история моя чрезвычайно бешена, да иначе, впрочем, и быть ей нельзя. Мне попрекают, что слог в ней уж слишком горит, не исторически жгуч и жив; но что за история, если она скучна!»

Романтическая идеализация запорожского казачества не просто вдохновляла Гоголя - она пленила, околдовала, заставляя выдавать желаемое за действительное. И он действительно умел заставить историю двигаться, но вот только не всегда в верную сторону.

Батько из Бреста

Автор бессмертного «Тараса Бульбы» лукавил, изображая запорожцев заклятыми врагами ляхов с молока матери и до скончания века. Бывали и другие времена, когда запорожцы были верными слугами Его Королевской Милости, как тогда было принято говорить в Речи Посполитой, и сам Богдан Хмельницкий находился на королевской службе в качестве Чигиринского сотника. На Руси их называли «черкасами» (существует версия о том, что ядро как запорожских, так и донских казаков составили черкасы - потомки черных булгар, а затем донских булгар-ясов), и не было врага более лютого при самозванцах у «москвы» (как они величали наших предков). Землепашцам, посадскому люду, смиренным инокам - всем доставалось на орехи от воинства батьки Лисовского, на три четверти состоявшего из «черкас» в лихие времена самозванцев и польских претендентов на Московское царство. Особенно охочи были лисовчики до беззащитных монастырских обителей, которые грабились ими нещадно. Свидетелей эти сухопутные пираты в живых предпочитали не оставлять: множество монастырских насельников богатых обителей и скромных лесных пустыней сложили головы под ударами казацких сабель.