Русская жизнь-цитаты -Апрель-01-16-2020

Мария Степанова:'в человеческом сознании расширяется зона допустимого — и сообразно с этим съеживается территория воображаемого. По мере того как дурные мысли, страшные фантазии, гротескные опасения реализуются и начинают формировать ткань реального, воображение начинает работать вхолостую. Оно не производит новые страхи, но обслуживает старые. И совсем уже мало остается у него сил на изготовление утопии — до такой степени, что ее горизонтом оказывается завтрашний день. Мыслимому, представимому будущему попросту не остается места. «Мир не будет прежним» значит, собственно, две вещи. Во-первых — то, что произошло, непоправимо (мои усилия ничего не изменят, я не могу повлиять на то, как события будут разворачиваться дальше). Во-вторых — я отказываюсь вообразить, осознать последствия этой перемены: их масштаб превышает мои возможности. Мое дело — зафиксировать точку невозврата: перехода из нормы в ненорму, из статики в сюжет, из повседневности — в историю. В каком-то смысле моему воображению действительно нечего делать в будущем: там и без него очень тесно. Можно подумать, что вся жизнь последних десятилетий была подготовкой к этому моменту — попыткой нащупать ногу или хвост невидимых событий. Кино, литература, сериалы торговали сценариями страшного будущего (такого, где небо покажется с овчинку или свернется как книжный свиток) уже очень давно, а где-то с середины 80-х годов — с такой интенсивностью, что нет, кажется, сценария катастрофы, который не был бы еще отработан и усвоен. С другой стороны, мы прекрасно справились бы и без усилий кинематографа: думаю, у каждого в голове есть картины будущего, которые полностью состоят из плохо переработанного прошлого. Оно по-прежнему близко, прямо под кожей, и когда начинаешь бояться — боишься не неведомого, а слишком хорошо известного. Сумы и тюрьмы, ночных арестов, голодных бунтов и оптовых смертей — того, что уже случалось на нашей коллективной памяти. Кажется, человечество как никогда еще натренировано на то, чтобы ожидать худшего, и все события последних лет готовили нас к тому, чтобы эту уверенность лишний раз укрепить. Мы вроде как знали, что мир вот-вот развалится, и даже подозревали, кто будет в этом виноват. Будущее стало совсем коротеньким (до конца карантина, до такого-то апреля или июня) — или чужим, неопределимо далеким. Прошлое отошло в прошлое. Настоящее трудней всего определить — оно какое-то плавающее, нетвердое; в поисках опоры я перечитала сейчас разные дневники и письма, написанные летом 41 года в Москве и Ленинграде, когда два настоящих, мирное и военное, начинают накладываться друг на друга, но края еще не сомкнулись и жизнь напоминает обычную: кафе открыты, продуктовые работают, говорить и думать можно не только об этом — но бомбежки уже идут. Главы государств обращаются сейчас к гражданам и говорят о коронавирусе, как о войне. Но странная это война: мировая, потому что ее ведет и переживает весь мир, и первая, потому что такого еще не было — она не подразумевает существования врага. То, что творится сегодня с человечеством, никем не персонифицировано. Некого винить, некого объявить ответственным за все, что случилось, не к кому испытывать ненависть. Некому мстить, не о ком писать «Убей немца». Вирус находится вне системы смыслов и противостояний, к которой мы привыкли,— он ничего не имеет в виду, не спрашивает и не отвечает, упрощая мир до аллегории или басни. Точнее всего, как иногда бывает, происходящее описывается стихотворением — это текст Михаила Гронаса из его последней книги. Линия обороны: Идет наступление небытия. Сила противника в том, Что противника Нет. Тем не менее следует Оказать достойное сопротивление, Раз уж мы оказались На передовой. На такой передовой, где вместо умопостигаемого, мыслимого врага — даже не зло, а несуществование, человеческое воображение не оказывалось очень давно. Оказывается, простого выживания мало. Право тела быть частью улицы, право мысли быть частью разговора, право человека на принадлежность к миру вдруг оказывается роскошью — или, больше того, необходимостью.

Опасаюсь за инфраструктуру, вот что.

Не за малый бизнес и НКО, а за канализацию и свет.

Альфред Кох:'Дерзай, вождь! Твой выход.