Русская жизнь-цитаты-январь 2020

пытают обычного человека. Это знание, как гвоздь, вбито в самый мозг, деться от него некуда, это больно и это стыдно. Странная, кстати, штука — я ведь никого не пытаю. Но мне почему-то стыдно. Или даже так — стыдно почему-то мне.То же — со знанием о наличии в стране политических заключенных. Больше двухсот человек держат в тюрьмах только потому, что они позволили себе про нынешнюю российскую власть думать что-то такое, что нынешней российской власти не нравится. Больше двухсот человек — это по данным «Мемориала». «Мемориал» признан иностранным агентом, значит, его данным вполне можно верить. Больше двухсот человек наказаны за неправильные мысли, и никак с этим знанием примириться не получается.Не искупают этой государственной вины ни похорошевшие улицы больших городов, ни модные выставки, ни щедрые подачки, которые обещает президент обездоленным и ветеранам. Такого просто не должно быть. Но так все и есть.Свежий опрос «Левада-центра» немного утешает: не один я в России такой осведомленный. Нас тут изрядное количество. «Левада-центр», кстати, признан иностранным агентом, следовательно, данным «Левады» можно верить. «Иностранный агент» — это ведь что-то вроде знака качества, диплом о непричастности к государственному вранью. На вопрос «Есть ли сейчас в России политические заключенные?», 23 процента респондентов ответили — «да», еще 40 — «скорее, да». В сумме — ощутимое большинство. 63 процента жителей страны знают наверняка или почти наверняка, что в стране сажают и держат в тюрьме людей за неправильные мысли. Число осведомленных россиян растет — опрос проводился в декабре 2019-го; в декабре 2018-го тех, кто знал о наличии политзаключенных, было 50 процентов. Эксперты связывают этот рост как раз с заслугами московской мэрии, с шумным скандалом вокруг выборов и с протестами в ходе «московского дела».

Четвертое соглашение на четвертом путинском сроке тоже инициирует Кремль

Четвертое соглашение на четвертом путинском сроке тоже инициирует Кремль. Только происходит это при обстоятельствах совсем уж загадочных, никак не способствующих ясному пониманию происходящего. Понятно лишь, что крымский угар давно прошел, народ, живущий под санкциями, заметно обеднел и ожесточился, но запасов терпения у него хватит еще на десять путинских каденций — и тут вдруг, выступая с посланием, президент анонсирует конституционную реформу. Потом создает мутный, нигде не прописанный орган, некую «рабочую группу», населенную казачьими атаманами, отставными легкоатлетками и фигуристками, призванную обсудить и одобрить предложенные им поправки. И сразу же, едва их выслушав, вносит в Думу свой законопроект, который парламентариям велено рассмотреть и принять к апрелю. Причем пакетом, в котором круглое перемешано с железным, поддержка малоимущих и регулярная индексация пенсий — с официальным учреждением Госсовета, приоритетом национальных юридических норм над международными, одновременным усилением исполнительной и законодательной властей, ограничениями для судей, фактической ликвидацией местного самоуправления и прочими внезапными новациями. При этом никто до сих пор толком не знает, что за плебисцит по этим поправкам пройдет и зачем он нужен, ни в каком законе не прописанный.

третий договор. Мы, дескать, с

тобой смирились, но ты нам больше не ври. То есть неблагодарный народ призадумался о честных выборах, что явилось неприятным сюрпризом и неприемлемым условием для руководства. Отказываясь подписывать этот контракт, власть устроила митингующим провокацию на Болотной с последующими арестами, судами и приговорами. Украинская революция укрепила начальство в мысли о принципиальной необходимости репрессий и перезаключения договора, уже на патриотической основе и с элементами всенародного ликования. Потому Крым вернулся в родную гавань, а страна, сохраняя пока границы открытыми, парадоксальным образом превратилась в осажденную, хотя никем и не осаждаемую крепость.

первый договор, основанный на страхе перед терроризмом: мол, мы тебя выберем, а ты нас убереги от врагов-сепаратистов