Русские беседы: соперник «Большой русской нации»

Своеобразным наследником казацкой историографии стал Николай Костомаров: в 1856 г. на страницах «Отечественных записок» выходит его, готовившаяся с 1840-х годов, монография «Богдан Хмельницкий», имевшая столь широкий читательский успех, что уже два года спустя выйдет отдельное книжное издание – событие по тем временам весьма редкое. В глазах отечественной публики «Богдан Хмельницкий» останется одним из самых известных текстов историка, привлекательным для сторонников весьма разных политических воззрений. Богдан Хмельницкий в изложении Костомарова предстанет выразителем «народного духа» и «народныхустремлений» – для одних ключевым будет то, что он явился борцом за православную веру, для других основной станет характеристика последней в качестве веры народной, для симпатизантов раннего украинского национального движения, не говоря о ярком и привлекательном изображении героических страниц истории Малороссии, важным будет повествование об освободительном движении, тогда как сторонники имперского взгляда будут ценить у Костомарова антипольский пафос, актуальный в свете польского политического движения конца 1850-х годов и еще более повысившийся в цене после польского восстания 1863 г. Если, с одной стороны, Костомаров наследует «Истории Русов» в своем изображении фигуры Богдана Хмельницкого, то с другой – он демонстрирует, насколько «История…» осталась в прошлом – основным фигурантом исторического действия для Костомарова, в свете новых и исторических, и политических веяний, выступает не особое сословие (казачество), не привилегированные слои (казацкая старшина), а «народ»: Богдан Хмельницкий оказывается героической личностью именно потому, что способен, при всех своих недостатках и слабостях, вопреки всем ошибкам, выразить народную волю и возглавить народное движение. Образ, созданный Костомаровым, тем самым становится привлекательным и для тех, кому важно, что Богдан Хмельницкий – выразитель именно украинского народа, и для тех, для кого на первом плане стоит фигура народного вождя, закономерно, что Костомаров окажется одновременно и самым популярным автором среди разнообразных украинских националистических кружков и движений на протяжении последующего пятидесятилетия, и для российских радикалов, безразличных к националистической проблематике, но в высшей степени заинтересованных в истории народных движений. Неслучайно, что зачастую этот текст будет читаться в паре с вышедшим двумя годами позднее в тех же «Отечественных записках» «Бунтом Стеньки Разина» того же автора.

Если для Костомарова казачество и Богдан Хмельницкий как его персонификация будут воплощением духа свободы, то для Соловьева, профессора Московского университета и в недалеком будущем наставника наследника престола, обратившегося к этому сюжету в вышедшем в том же 1856 г. очередном томе «Истории России», казаки предстают началом «вольницы», принципа антигосударственного и анти-гражданского. Примечательным образом эти тезисы почти два десятилетия спустя возьмет на вооружение бывший друг Костомарова и один из наиболее известных деятелей украинского национального движения Пантелеймон Кулиш. В своей получившей скандальную известность «Истории воссоединения Руси» он представит своего рода обвинительный акт казачеству и лично Богдану Хмельницкому, которого обличит в целой череде пороков, начиная с частных, вроде невоздержанности в питье, и вплоть до общественных – неспособности к широкой государственной политике, своекорыстии и т. п. Целью Кулиша будет последовательная дегероизация казачества и ее символа в лице Хмельницкого, прославление мирной «культурной работы» и мещанства, которое занято было обустройством жизни и веры, в то время как вольное казачество оказывалось заинтересовано в первую очередь не в свободе, а в беспорядке, в котором оно имело наибольшие шансы что-то приобрести для себя.