Ну, я, значит, демонстративно достаю меч из ножен и неторопливо пускаю коня в обратную сторону, с холма, значит. Половцы радуются, как дети, что-то орут вдогонку.
Проходит немного времени, я снова выезжаю на холм. Один. Меч у меня весь в крови по самый крыж, и ни одного половца больше назад не вернулось.
Ну, их командир прямо озверел. Слюной брызжет и саблей издаля вновь в меня тычет, но уже злобно так, агрессивно. Отделяется от их отряда уже человек сорок, коней пятками лупят, саблями машут, и на меня. Я опять неторопливо коня разворачиваю и снова спускаюсь с холма.
Гридни затаили дыхание.
— Проходит ещё немного времени, я опять въезжаю на холм, кровь с меча так и капает, а из половцев никого, у их начальника глаза аж из орбит лезут. Чую, его сейчас удар хватит. Но он собрался, подтянулся и только было решил сам оставшихся поганых на меня вести… Как вдруг выползает на вершину холма какой-то недобиток и из последних сил дурным голосом орёт своим: «Спасайтесь, там засада! ИХ ДВОЕ!!!»
— И что дальше?
— И спаслись, — с улыбкой ответил Тороп. — Развернули коней и удрали.
Тут гридни, сидевшие вокруг Торопа, заржали в голос:
— Двое, засада! Ха-ха-ха!
— На Поповича нарваться — это действительно ЗАСАДА!!!!
Тороп — находчивый рассказчик и выдумщик.
— Или вот ещё история. Едем мы с Поповичем лесом. А дурная слава, скажу я вам, ходила о тех лесах. О местах этих в Ростове рассказывали небылицы. Говаривали, будто облюбовала их нечистая сила, будто под каждым пнем в ентих лесах — по лешему, а под каждой кочкой — по кикиморе понапряталось. Разными слухами полнилась округа.
А под енто дело много развелось лихих людей в округе. Купцов, что поодиночке едут, грабят. Те напуганы — только гуртом да с охраной пробиваются.
— Трудно стало вести торг, — жаловались купцы, — по всем дорогам грабеж, в любой момент могут раздеть. Раньше ростовский князь высылал дружину для охраны. Теперь ему не до нас. Скоро совсем не станет честному народу житья. И куда только глядит боярский совет вместе с князем?
Ну, вызвал князь Константин к себе Поповича, так, мол, и так, надо решать проблему, а то вообще без торговли останемся.
Сказано — сделано. Выехали. Леса по краям дороги черной стеной встали. Месяц двурогий и тот из-за туч с опаской выглядывает. Да ещё филин ухает в непроглядном боре. За высокими соснами сизый полумрак, а что там, лешак или другая какая нечисть, не разглядишь. Долго ли натянуть тетиву и выпустить на волю стрелу с каленым наконечником?.. Самое место для татей. Выползут на дорогу с кольем да шелепугами — на помощь зови, не зови, все одно никто не отзовется: объедут опасное место за две версты стороной…
Был Александр без кольчуги, шлема, щита и плаща, поэтому мало кто мог его признать. Сапоги на нём обуты сафьянные, кафтан бархатный с золотыми узорами. Залюбуешься!
— Ты, Тороп, держи ухо востро, — говорит мне Александр. — Разные люди встречаются на дороге. Есть разбойные, а есть и такие, что хуже всякого татя. Мало ли.
Только сказал и будто сглазил. Вдруг выбегают на дорогу какие-то плохо вооружённые мужики и окружают нас. Только свист вокруг нас стоит могучий…
И было их дюжины две, может, три, я точно не пересчитывал, не до того было.
Один мужичок, видимо самый отважный или нахальный, а может, просто лишку хвативший, цап коня Поповича за узду и, оскалив крепкие зубы, сказал:
— Тпру-уу! Слезай, боярин. Кажись, прибыли…
А сам смотрит на меня, как Баба-Яга на Терёшечку.
Тут и пошёл промеж нас диалог.
— Да вы шутите, мужики? — говорю. — Остыньте.
А он мне в ответ:
— Русский, он ни с мечом, ни с калачом не шутит. — И с ухмылкой так продолжает: — Слазьте с коней, одёжу и оружие кладите на землю, а деньги, что есть в кошелях, отдавайте атаману, тогда сможете уехать живыми.
Я им говорю:
— Да вы что, мужики, а мы-то как же?
А они весело так мне и отвечают:
— А вы посошок в руки, да и по милостыньку…
Юмористы.
Огляделись мы, со всех сторон скалятся на нас злобные хари. А сами придвигаются поближе, и ладони их заскорузлые, будто сами к ножам тянутся. Неприятно.
За всё это время Попович и слова не сказал, а только смотрел по сторонам и всё больше хмурился. Я думаю, выбирал, кому первому врезать.
Атаман, лихой мужик со шрамом во все лицо, был явно навеселе. Ощущая за своей спиной силу, он вышел вперёд. Хмельные глаза его были злы. От таких глаз держись подальше и пощады от них не жди, хоть всё отдай, до нитки… На три версты несет от него могильным холодом.
— Аль не слышали моего приказу? — будто бы удивляясь, говорит он. — А ну, слазь живо с коня!
Оно и понятно, он на этой дороге царь и бог. Сам себе князь. А кто не подчиняется, чик ножиком по горлу, и все дела, и другим наука. Обнаглел в корень. Привык уже жуть наводить. Лихоимец.
— Глухой ты, что ли? — посмотрев на Поповича, с раздражением спросил он.
— Отчего же глухой? — говорит ему Александр.
— Тогда почто не отвечаешь? Вот стянем за ноги с лошади!..
Тут Александр уже не сдержался и говорит, обращаясь к атаману:
— Ты чего, чахотка? Очи-то на место посади. Знаешь, кто я? Я Александр Попович!
Атаман побледнел лицом и отвечает: