Русские богатыри

Но вот вечер начался для князя не лучшим образом. Он терпеть не мог, чтобы его беспокоили во время трапезы. А тут… Только выпил князь чару и готов уже был взяться за другую, запивая мясную уху, заправленную домашними травами, где ложка стоит стоем в густом наваре. А после не торопясь перейти к запеченному в тесте окороку из домашней свиньи и под конец насладиться вялеными фруктами и греческими орехами, заботливой рукой освобожденными от скорлупы и сваренными в меду. Как вдруг послышался неясный шум, заухали половицы под тяжелыми шагами, дверь отворилась, и перед ним, без зова, заполнив собой весь дверной проем, предстал плечистый мужчина.

Князь отнял руку с ложкой ото рта и несколько секунд с изумлением смотрел на пришедшего.

«Началось! — досадуя, помыслил он. — Ежели этот на меня напустится, то дело дрянь».

Однако виду не подал, и вопреки мыслям тонкие губы князя в тщательно выбритой полукругом светлой бороде изобразили подобие улыбки.

Человек, посмевший несвоевременно побеспокоить своего князя, нарушив тем самым его одиночество, был рязанский боярин и воевода его дружины Евпатий Львович по прозванию Коловрат. Роста он был среднего, собою крепок, широк в плечах и с такими буграми мышц на бицепсах и бедрах, которым могли позавидовать другие мужчины. Одно слово, Микула Селянинович — Богатырь!..

Своё яркое прозвище боярин получил не от языческого знака, обозначающего солнцеворот, а за воинское умение биться сразу двумя мечами, создавая вокруг себя выжженное пространство, то бишь круг. Коло — по-славянски было — вращение, ну а врат — сие, значит, круг. Это был человек, который всё, за что бы ни брался, делал старательно и умело. Отсюда и прозвище.

— Прости, что оторвал от трапезы, князь! Я только что получил весть о том, что князь Юрий разбит, а монголы два дня как осадили Рязань, чаял скорее рассказать тебе об этом. Подымай дружину, князь! Надобно нам спешить назад, идём спасать Рязань!

При этих словах кровь отхлынула от лица князя, и улыбка медленно сползала с его физиономии, еда потеряла всякий вкус, и в животе у него стало холодно, как в погребе. Неуютно стало Ингварю от известия, доставленного гонцом из Рязани.

То, что для одного послужило сигналом к немедленному действию, другим было воспринято как команда затаиться и переждать опасность.

Взяв себя в руки, Ингварь вновь принял любезный вид и сказал:

— Время еще есть. Выпей лучше меду… — Сухой ладонью он указал боярину на лавку. — От меду мысли очищаются и снятся ночью только хорошие сны…

А в это время его собственные мысли роем неслись в голове, сбиваясь в кучу. Кому спешить? Куда? Зачем? Сам Ингварь уж точно никуда не спешил и даже видел в этом свою выгоду. В конце концов, правление и есть искусство компромиссов.

Однако как бы он ни старался отсрочить дело с отъездом, а уклониться от него все равно не мог.

Чтобы придержать своего воеводу Евпатия, надумал он уговорить подождать его с малой дружиной, подсобрать ещё людей и уж потом выступить.

Немного успокоившись, Ингварь слушал басовитое урчание воеводы, а лукавый разум уже юлил, отмечая для себя слабые пункты в его предложении. И уж другие мысли, умные, но недобрые бродили сейчас в его голове, с заглядом вдаль, с тайным умыслом, такие, будто запродал князь душу нечистой силе…

Выгодно князю Ингварю дождаться окончания битвы, узнать — чья возьмет?…А там, глядишь, и что хорошее для него выйдет…

С тех пор как монгольский хан Батый привёл свои тумены, Ингварь уже не так мрачно смотрел на судьбу. Наконец-то ему представился шанс, возможно единственный за всю жизнь, поймать за хвост удачу. Вот они, безумные мечты. В определённых обстоятельствах натура всё одно берёт верх. И уж не за Юрия Игоревича он возносил молитвы свои, не за упокой сына его, погибшего в орде Фёдора. Свой интерес теперь был ему ближе.

Обязательств у Михаила Черниговского перед Юрием Рязанским нет и быть не может. А потому и гарантий, что он даст людей, нет никаких. Ему в этих обстоятельствах и самому могут воины понадобиться, куда после Рязани пойдёт Батый, не угадаешь. Соберет Ингварь рать и приведёт помощь — молодец, не соберет… никто не в ответе. А без полков черниговских возвращаться домой — значит сунуть голову под монгольскую саблю. Что-что, а умирать было страшно. Ингварь, он не герой, не воин. А потому голову сложить он сейчас не готов. Да и за что? Живёт Ингварь у родственника своего, князя Юрия, нахлебником, вроде приблудной собаки: захотят — выгонят, захотят — приласкают. Могут выделить небольшой удел из милости, и прозябай там всю жизнь. Рязань же дело другое, она хоть и ходит под владимирской дланью, но это далеко не последнее место на Руси.

Ингварь втайне давно и мучительно завидовал Юрию Игоревичу. Быть всегда в тени, разве ж можно такое перенести, а зависть к ближнему — самая черная зависть на земле! И эта зависть означала одно, что никогда он не смирится со своим положением.

Еда остывала, забытая хозяином ложка томилась в супе.

— Рискованный план твой, рискованный, — произнес наконец Ингварь.