Русские чернила

Считалось, что тосканская эскапада даст ему возможность отдохнуть и обрести вдохновение. Вчера вечером, после оскорбительного звонка Франсуа, Николя понял, что ничего не выйдет. Он смутно чувствовал, что неприятности на этом не кончатся, одна потянет за собой другие. Каким образом? Он пока не знал, но заранее насторожился и облачился в броню. Солнце, постояльцы, персонал – все теперь словно превратилось в элементы драмы, и вот-вот развернется последняя сцена. За роскошным антуражем притаилась трагедия. Николя выжидал. Он был готов ко всему.

– Приятель, не возражаешь, если я к вам подсяду?

За их столик бочком проскользнул Нельсон Новезан. На нем как на вешалке висела чем-то заляпанная голубая футболка и засаленные джинсы. Он воровато стянул из хлебницы сухарик и осклабился в благодарной улыбке.

– Статья Тайефер – это нечто! – заявил он с набитым ртом. – Вот сволочь! Но меня она больше не тронет.

– Вот как? – отозвался Николя.

В глубине души он был благодарен Новезану, что тот подсел за их столик. Как бы ни было неприятно его присутствие, оно воздвигло незримый барьер между ним и Мальвиной. Его настроение, как барометр, указывало хорошую погоду. Он заговорщицки похлопал Николя по руке:

– Обо мне она в прошлом году написала еще и не такую пакость. Помнишь? Она заявила, что я грязный расист и женоненавистник и что единственное существо на свете, которое я люблю и уважаю, – это мой кот. Если тебя потрепала Тайефер – это хороший признак. Значит, ты добился успеха. Добро пожаловать в клуб, парень.

И он удостоил Николя дружеским ударом по плечу.

– Это надо отметить. Эй, Сальваторе, Джузеппе, или как тебя там, каким бы ни был твой псевдоним, будь здоров! Давай выпьем! Я уже собрался и сегодня после обеда отваливаю. Грустно покидать такой райский уголок. А вы?

– Мы уезжаем вечером, – ответил Николя.

Новезан взял у официанта бутылку и принялся разливать вино по бокалам. Мальвина накрыла свой бокал рукой.

– Умная девочка, а? – пробормотал Новезан.

Мальвина просияла от гордости и, как бы защищая, положила ладошку на плоский живот. К счастью, Новезан не заметил ее жеста.

– А как роман, двигается?

Ответа Николя он дожидаться не стал, и тот вздохнул с облегчением.

– А мой двигается, и еще как. Разросся до невероятных размеров. Выйдет в августе две тысячи двенадцатого. Надеюсь, не в одно время с твоим, потому что мой всех заткнет за пояс.

Николя воспользовался тем, что Новезан на секунду умолк, чтобы опрокинуть бокал кьянти.

– А вы заметили, что здесь Дагмар Хунольд?

Новезан поперхнулся и облил вином скатерть. Глаза его забегали.

– Как это – здесь? Сейчас? В «Галло Неро»?

Николя кивнул:

– Ну, не прямо сейчас, но она здесь.

– И ты что, с ней разговаривал?

– Я по утрам с ней плаваю, примерно по часу.

– Ну и?..

Николя пожал плечами.

– Она тебе предложила контракт, парень? Ну колись, давай, мне можно сказать.

Николя чуть не продекламировал те три фразы, которые она написала и которые он выучил наизусть. Но Дагмар Хунольд этого не оценила бы. Да и к чему заставлять Новезана помирать со смеху? Он ничего не ответил.

– Дагмар… – повторил Новезан, погрузившись в воспоминания. – Я знаю одного писателя, который с ней спал. Настоящая бомба! Что до меня, я не трахаюсь с дамами ее возраста, но она меня будоражит. Интересно, что она здесь. Жаль, что я уезжаю, может, она бы приблизила меня к себе после моей последней книжки.

– А о чем там речь?

– Так я тебе и сказал! – огрызнулся Новезан, угрожающе помахав пальцем перед носом Николя. – Ты же мне ничего о своей не расскажешь, правда?

– О моей? Она будет о суетности и тщеславии писателей, – бросил он.

Мальвина удивленно на него взглянула, но он в ответ только пожал плечами, словно говоря: а почему бы и нет?

Новезан закурил сигарету и затянулся.

– Ты находишь, что писатели суетны и тщеславны?

– Конечно.

– Ладно, – согласился Новезан, тщательно высморкавшись, – может, ты и прав. Писатели ведь хранят ключи от мира, так или не так? Они этот мир воссоздают. Так что у них есть право быть тщеславными. Они правят в литературе, как короли, как императоры. В их королевстве не существует ни эмоций, ни истины, а историческая правда не имеет значения. Единственное, что там истинно, – это слова и то, как их написали. Вот почему писатели такие гордецы. Они одни способны дать словам жизнь.