Русские дети (сборник)

Иван Торопышкин пошёл на охоту,

С ним пудель пошёл, но увидел топор,

Его проглотил, провалился в болото,

Разрушил забор.

За стишком шёл вопрос: «Как автор обыгрывает фамилию героя?» Велька вдруг заскучал по Петербургу, по своему классу, по Мите Корочкину, другу по парте, и Митиной сестре Люде, которая сидела как раз перед Велькой и которую он весь первый класс хотел, но не решался дёрнуть за косичку, а в этом сентябре наконец дёрнул. Люда быстро обернулась и остро отточенным карандашом больно ткнула Вельку в руку, и глаза у неё тоже были острые, быстрые, но в тот момент она в лицо Вельке не глянула, только ткнула.

Все ребята, конечно, сейчас завидуют, что он в Берлине, особенно когда подступил Новый год и на немецких улицах появляются сказочные рождественские ярмарки. Видеофильм о такой ярмарке показывала в классе Генриетта Давыдовна, и у Вельки как-то по-особому прыгнуло сердце, когда он увидел толстый ёлочный венок, краснолицых людей в красных шапках, поднимающих кружки с горячим чаем, резные домики со сластями и сосисками.

Велька уже знал, что в Германии именно на Рождество особые, ни с чем в мире не сравнимые сосиски, есть даже длиною в полметра. Это почти две школьные линейки, если продлить одной другую. Папа обещал поехать с Велькой в Берлин следующим летом, а когда-нибудь – и на Рождество. Но так всё закрутилось, взъерошилось, что вдруг собрались да приехали после первой четверти. И сейчас, медленно водя карандашом по бумаге, Велька подумал, что они, Митя и Люда, может, и не очень о нём вспоминают, может, к Мите уже кого-нибудь и подсадили. Вспомнился школьный двор, в котором красовался отреставрированный, блестящий скульптурный мальчик с горном, такой порывистый, привставший на носочки. Велька, вспомнив его сейчас, сделал движение плечами, повёл назад лопатки, как крылышки, стал вытягиваться вверх и вперёд, тут на страницу хрестоматии, на портрет пуделя, шлёпнулась большая красная капля, и всё поплыло. Прибежала мама, его рано уложили в постель, он быстро уснул, но ночью проснулся и опять долго возился, удобно размещая подушки. Из коридора сочился бледный луч, а по улице редко-редко, но проезжали загулявшие автомобили, и уже другой луч, короткий, но яркий, скользил по потолку, и Велька хотел застать, как два луча совместятся, встретятся… не получалось!

Теперь Велька каждый день просил маму идти после процедуры через ратушную площадь. Из ребристых щитов собрали домики, они стояли в четыре шеренги, закрытые и одинаковые, но в какое-то утро домики оперились по макушкам еловыми ветками с красными лентами. На следующий день на двери одного из них возникла табличка «КАКАО», а на крыше другого небольшой стол с чайником, а ещё через день за этим столом уже сидела разномастная семейка гномов, и встала рядом с чайником тарелка с круглыми пряниками – такими же, какими пичкала Вельку тётя Клара. Сейчас он совсем не ел сладкого: с неделю назад отравился этими самыми пряниками, мягкими, с бежевым исподом и нежной шоколадной поверху шкуркой, съел четыре штуки нахрапом, а потом его тошнило несколько часов.

Вельку реже стали водить на детскую площадку к церкви. Они теперь после обеда уходили с папой подальше, в раскинувшийся за железнодорожным мостом пустынный парк с круглым озером, тремя бетонными ватрушками в роли памятников и множеством деревьев – лиственниц, как говорил папа, и дубов, которые Велька сам отличал по листьям и желудям, валявшимся внизу их могучих стволов. Желудей, впрочем, попадалось мало, и лишь мокрые и гнилые, и обещанный гусь-лебедь отсутствовал на озере.

«Улетел в жаркие страны?» – «Я точно не знаю, может, у него где-то тут убежище», – и лёгкий бесплотный снег летал над водой и таял на ладони: у Вельки были перчатки на резинках, продетых в рукава куртки, но папа считал, что по такой погоде перчатки не обязательны. Вечерние учебники отменились, ложиться Велька стал раньше и засыпал быстро, под голос актёра с аудиокниги или папы, читавшего из «Приключений маленького башибузука».

Телевизор тоже временно отменился, только в какой-то день папа смотрел футбол, сборную России, и недовольно пыхтел, говорил «ёлки-моталки»… Вельке разрешили посидеть рядом, но недолго, отправили в постель, и все были недовольны. Велька переживал за папу, которому очень не нравилась игра (сам Велька не слишком разбирался: то есть он понимал, что такое счёт, и мог узнать, в чью он пользу, но близко к сердцу не брал), а потом, уже в полудрёме, мамин голос выговаривал за приоткрытой дверью «как ты можешь футбол…», а папа бубнил в ответ, слова расплывались, будто акварельная краска, размазанная по стеклу.