Русские дети (сборник)

После ужина наша палата наполнилась до отказа. Кроме нас четверых, были приглашены: Виталик, Таня Попина, две мамаши, а также известная на всю клинику пьяница и курилка – нянечка тётя Сима.

Пора было начинать, но я всё суетилась и никак не могла влезть на «сцену» от волнения. Пока я металась из угла в угол, тётя Сима зычным и хриплым голосом рассказывала мамашам, как недавно она выпивала с каким-то «собачьим хреном» в леске, недалеко от своего дома. Ну, выпили, занюхали – всё путём. А тут хрен-то и говорит, что ему, мол, одной выпивки мало. Ему ещё, мол, кой-чего подавай. Но тётя Сима, не будь дурой, ему спокойно так:

– Ну что ж, – говорит, – давай. Я не против. Только потом чтоб яйца не крутить – венерическая я.

И тётя Сима захлебнулась своим чахоточным смехом. Про яйца и про хрен это у неё такие были приговорки. Тётя Сима долго не могла остановиться, фыркала, кашляла и вытирала слёзы. Потом вдруг подобралась вся на стуле и строго приказала:

– Ольга, ты яйца не крути, начинай.

Я обречённо полезла на стол. В палате стояла полная тишина. Преодолев первую несмазанность суставов, я быстро задвигала шеей, потом животом, потом бедрами – вправо, влево, вперёд, назад. И по кругу. И снова по сторонам. Руки перед собой, к шее, чтобы голова «отрывалась». Быстрее, быстрее. Кто-то стал отхлопывать такт. Наверное, тётя Сима – она шум любит. Совсем, совсем не страшно.

В груди стало что-то присвистывать и булькать. Значит, надо закругляться. Натянуто улыбаясь, я опустилась на корточки и как можно грациознее скрестила руки на голове. Это был эффектный финал. Нечто среднее между умирающим лебедем-непрофессионалом и закрывшимся на ночь лотосом – с открыток, которые дарят моей маме вьетнамские студенты на Новый год.

Партер неистовствовал. Тётя Сима удивлённо вскрикивала:

– Ну, хрен собачий… Ну, Ольга… Дала-а-а… Тебя, прям, хоть куда… Хоть сейчас…

Мамаши чинно и негромко аплодировали. Надька сидела на кровати, блаженно улыбаясь. Но больше всех я угодила Верочке. Она весь вечер не отходила от меня ни на шаг, даже отказалась идти спать, пока я не расскажу ей сказку про Индию. И всё время тоненько смеялась.

Побег

Утром нам с Виталиком должны были делать одинаковые анализы: что-то с кровью. По этому поводу мы не завтракали. Так как у Виталия в палате освободилось место – Павлика перевели в другую больницу, – меня положили на его постель.

Виталий рассказывал что-то про Тиля Уленшпигеля и про то, что сегодня его выпишут и красавица-мама приедет за ним из Торжка. Это мама попросила, чтобы его выписали пораньше. Завтра у него день рождения. Ему уже пятнадцать. Надо думать о работе. А что кровь сейчас берут, так результат вышлют по почте. Тоже мама договорилась. Она у него пробивная. И такая красивая! Ха-ха, Ольк, а ты знаешь, что Павлик каждую ночь в кровать ссал? Ему няньки сначала меняли бельё, меняли (говорят, его мать даже деньги давала), а потом надоело, завязали. Так что ты смотри, не измажься.

Страшно хотелось домой. В свою постель, в свою старую ночнушку.

В положенное время медсестра освободила нас от проводов, колбочек, пробирок. А после обеда к Виталику действительно приехала мама. Он водил её за руку из палаты в палату. Мама улыбалась и охотно позволяла оглядывать себя. Она вовсе не была такой красивой, какой описывал Виталик. Просто милое добродушное лицо. Очень похожее на Виталиково, только женское.

Он вернул мне – теперь уже навсегда – «Тиля Уленшпигеля» и уехал в Торжок.