Русские дети (сборник)

Михаил Гиголашвили

Однажды в Тбилиси…

Тост

Тбилисский двор – это центр мира, пуп земли, начало начал, главный авторитет, справедливый судия, вор в законе, альфа и омега. Во двор следует выходить рано утром и торчать там до позднего вечера, пока наконец охрипшие родители, перепробовав все кнуты и пряники, не взорвутся проклятиями, тщась загнать тебя в дом. Тогда можно с лёгким сердцем и чистой совестью плестись в квартиру и приступать к мытью рук и ног с последующим заслуженным ужином, состоящим из пахучего горячего лаваша с маслом и острым гуда-сыром [6] .

Да, день даром не пропал. Сыграно во все мыслимые игры. Оказана помощь в стирке и раскладке шерсти из одеял и матрацев на просушку. Проведена очередная починка древнего «москвича», с войны стоящего в центре двора. Выиграна стычка с соседскими мальчишками. Испачкано всё, что может пачкаться. Съедено у соседей всего понемногу, выпито энное количество ледяной воды из-под крана, и слопано два пломбира в вафельных стаканчиках – чего ещё надо в жизни для счастья?..

Во дворе всё сущее имеет право голоса. Поэтому спор о взятой без спроса теннисной ракетке или не там повешенном полотенце может перерасти в ссору с семиэтажными проклятиями. Но двор – единая семья. Поэтому ссоры затухали, споры улаживались, ссорщики затихали. И появлялся мангал. Толстый Михо-дзиа [7] , в сталинском френче и галифе, шёл наведываться в свой обширный финский холодильник, куда ежедневно выгружал полную сумку ещё тёплой вырезки с мясокомбината, где работал сторожем на проходной. Дети посылались в общий сарай за луком и углём. Худой Вано-дзиа, лысый, в обвислой спортивной пижаме и китайских кедах, подстрекаемый молодёжью, перекинув через шею шланг, отправлялся в подвал к заветной бочке с домашним вином (в сезон собирали деньги, ехали в Кахетию, закупали литров 300 вина и литров 100 чачи на весь двор, до следующего урожая). Стол для пинг-понга застилался газетами, и женщины шли посмотреть, что у кого есть вкусного, хотя это и так всем было известно по запахам из кухонь.

Во дворе принимали и понимали правду разных людей, а на все поступки смотрели общими глазами, без скидок, утаек и поблажек. Детей никто не стеснялся, всё обсуждалось при нас – пускай всё знают. Мы были в курсе всех дворовых склок и дел.

– У женщины мозгов нету! – заявлял, например, Вано, разозлясь за что-то на свою жену, тихую больную Амалию, всю жизнь сидевшую у окна вместе с кошкой Писунией.

– Мозги-то у неё есть, а вот ума нет! – поправлял его Михо.

– Как у Писунии, – вставлял кто-нибудь, хлопая костяшками домино или нацеживая пиво из баллона.

– Или как у лисы, – поддакивал Михо, когда-то раз пять ходивший на охоту и снискавший себе славу охотника, хотя в эти пять раз он ни разу не выстрелил из ружья, ибо застолье начиналось сразу по приезде на природу – не успевали даже расчехлить ружья и искупать в речке собак.

– У вас зато мозгов много, целый тазик! – скептически заявляла из окна боевая Этери-деида [8] , не дававшая никому спуску.

Её поддерживали другие женщины:

– Целый день – домино и пиво!

– Бездельники!

– Лучше б ворота починили! Вчера опять кто-то зашёл и всё опи́сал!

– Или подвал бы убрали!

– Или работу хорошую нашли!

На работу действительно мало кто ходил, и то – так, на пару часов. Однако в каждой семье был один опорный человек, который всех кормил и одевал, а дальше – их дело: сыты-обуты, не в тюрьме, больнице или морге – и хорошо, живите себе.