Русские дети (сборник)

И в кого он такой? Она, правда, однажды обмолвилась, что дед, или брат деда, или ещё какой родственник через поколение назад, ближе к пенсии ушёл от своей старухи и поселился с приятелем. Но это слухи. Может, они просто водку пили и телепрограммы друг другу вслух читали, без баб оно всегда лучше. Но чтобы лосины носил, такого не было.

Начавкавшись досыта, он, не подозревая о своём отнюдь не безмятежном будущем, спрыгнет со стула и убежит, крутя красной попкой, в комнату, где я поставил для него мультики. К шуму колонок скоро прибавится треск моторчика. Машинка на дистанционном управлении, корябая углы, проедет по моей ноге, следом с воплем и топаньем пробежит и сам Патрикей. Его фаворитка с телом из ударопрочной термопластической смолы подскакивает на водительском сиденье.

От беготни и бутербродного масла – опять забыл, масло ему ни в коем случае, моего малолетнего гостя вырвет. Его выворачивает на кошачий манер, плюх, и всё. Никаких стенаний, изрыганий, испарины на лбу. Оклемается быстро и возьмётся за взаправду летающий маленький вертолёт, который тут же запутается в люстре, вырвав очередные, основательно после покупки вертолёта поредевшие висюльки. Что и говорить, я не из тех, от кого остаётся антиквариат. За люстру отругаю, хапну куколку, оказавшуюся в поле зрения, пригрожу отобрать её до завтра. Или хрумкнуть совсем её тельце, проверить ударопрочность. Поднимет вопль, схватит вертолёт, швырнёт о пол, потребует к маме, скажу, что мама только завтра, но куколку верну. Выхватит, бросится с ней, несколько картинно, на белую кроватку и заревёт, словно княжна, которую насильно выдали замуж. Пережду острую фазу и предложу в кино, чем снищу прощение. Настроение у него меняется, как дым при переменчивом ветре. Даже продемонстрирует недавно освоенный навык – растянется на шпагате.

Шпагат. Он бы ещё с лентами станцевал. С таким сыночком наследников не дождёшься. И во что она его превратила.

Из сеансов для детей будет только фильм, который он уже видел с мамой, и потому станет бурчать, но к концу показа увлечётся зрелищем настолько, что описается. В машине у меня припасены сменные трусики и лосины. Сиреневые. Переоденемся. Зайдём в его любимое место: один раз платишь – и ешь, сколько влезет. Влезает в него много. Давно сыт, а жрёт. Любит профитроли. Нагребёт целую гору. Ему нельзя, но я позволяю, чтобы избежать криков со слезами. На нас и так поглядывают, особенно на лосины. Ест он эти профитроли брезгливо, с желанием и одновременным отвращением. С профитролями у него как у взрослых со шлюхами.

На обратном пути обязательно блеванёт на заднем сиденье. Переел, и укачивает. Я наготове, пакеты в боковом кармане дверцы. Когда подъедем к дому, обязательно забуду в салоне испачканные трусики. Машина забита детскими вещами. Иногда фантазирую, что подумает полицейский, который однажды решит обыскать моё средство передвижения.

Дома мы почистим зубы, и я подоткну одеяло ему под пяточки. Боится, что если ножки торчат наружу, то обязательно кто-нибудь ночью дотронется холодными пальцами. Не успею выйти из комнаты, он уже будет спать, и ночник станет ласкать тусклыми пятнами белую кроватку. В его летах я заглядывался в витрине на большущую белую кровать, пришло время – купил сыну похожую.

Проснётся рано, разбудит, потребует завтрак. Когда подам, заявит, что мама даёт другое, вкуснее. Скажу, у мамы свои порядки, у меня свои. Начнёт дуться. Затушу трагедию разрешением погонять конфискованный накануне вертолёт. Но только на улице. Спустимся во двор. Сморщит носик – свежая краска. Подновлённые, местами примятые, с подмазанными трещинами, куличи бомбоубежищных вентиляций с решётчатыми иллюминаторами. Веники деревьев в зелёных клоках. Вчера ещё были коряги, а сегодня так и дымятся листвой. Колтуны вороньих гнёзд со дня на день утонут в распускающихся кронах, и вертолёт станет тяжелее оттуда выковыривать. Раньше я хотел волосы в такой вот ярко-зелёный покрасить. А теперь расхотел, да и волосы уже не те.

Мама вернётся вечером с опозданием. Таинственная, едва заметно растрёпанная, улыбающаяся и хмурящаяся минувшей ночи, набухшая желанием рассказать. Сыпанёт на щёчки сына горстку поцелуев, а сама будет не здесь, а где-то в прошлом и в будущем одновременно, но не с нами. И я проткну пузырь её желания вопросом: «Ну как?» – и на меня хлынут потоки волнений, счастья, а как ты думаешь, когда мужчина такое говорит, это серьёзно? Я стану выслушивать, не перебивая, ей не нужны ответы, не для того спрашивала. После первой волны исповедания спросит попить, предложу чаю, нет, только коньяк, потому что завтра на работу вставать. Разолью, усядемся. Как он себя вёл? Не хулиганил? Не тошнило? Опять наряжался? Начнёт охать, как бедный мальчик будет жить с такими особенностями и как она иногда думает страшное, хоть ей стыдно, она даже в церковь ходит, Матроне свечки ставила, у экстрасенса была, но всё равно нет-нет да юркнет в голове, что лучше бы он тогда, в полгода, от ангины умер.