Русские дети (сборник)

Во всех домиках в городке у ратуши уже кипела жизнь, стены их украшались гирляндами, на крыши заселялся сказочный народ: грустил одинокий ангел, спешил вдаль сизый лось, влёк за собой сани с двумя Николаусами, белочка в клетчатой жилетке щёлкала орехи (то есть примеривалась, но папа сказал, что она заводная и с открытием городка её запустят), лиса и волк подозрительно смотрели друг на друга, ожидая, когда станут ясны их роли в задуманной сценке. Рабочие в синих коротких куртках поверх обычной одежды ходили туда-сюда с инструментами, тянули чёрные и синие провода и шланги, а на крыше одного из крайних домиков даже сидел запросто неофициальный живой мальчик, чуть старше Вельки, и держал в руках большую отвёртку. В тот же день прогуливались тут вечером, и сбоку от ратуши Велька заметил тихую платформу, на которой покоились две защитного цвета громадные трубы, ни дать ни взять военно-космические ракеты: с папиной помощью удалось опознать в них башни для картонного замка, который бодро начали монтировать уже с утра, и Велька вновь видел того же мальчика, худенького, лохматого, в расстёгнутой не по погоде тужурке и даже без шапки: он деловито сновал среди рабочих и по-прежнему держал в руках какой-то инструмент.

Утренние походы к врачам прекратились, а Велька забыл, унося из игровой комнаты оставленных другими детьми мягких медведя и черепаху, принести свою игрушку взамен. Но мама сказала, что на днях ещё будет возможность. Живот болел и расстраивался гораздо больше обычного, и Вельке всё чаще приходилось совершать по загнутому буквой «Г» коридору экспедиции в туалетную комнату, которая располагалась выше уровня остальной квартиры, нужно было подняться по трём ступенькам, а само санитарное приспособление внутри туалетной находилось ещё на одном возвышении, в одну ступеньку, а под самым потолком блестело маленькое окошечко, за ним небо, ясные, резкие крики птиц. Одна как-то раз даже попыталась шумно втиснуться в форточку, под которой восседал Велька, не пролезла, противно фыркнула и упорхнула, обронив Вельке на колени мятое перо: оно было мокрым и дурно пахло, и Вельку стошнило.

Мама объясняла, что болит потому, что Вельке стали давать меньше лекарств: дело на поправку, надо лишь немного потерпеть, пройти ещё немного процедур, и всё пройдёт. В туалет теперь приходилось вставать и ночью, иногда и дважды. Тётя Клара прибегала с металлическим ночным горшком в руке, на коричневом побитом боку его виднелась наполовину соскобленная оса. Горшок забраковали, и мама переехала на кушетку в комнату Вельки, провожала его ночью до уборной и ждала сама в смежной ванной комнате, и однажды Велька, не целиком выпутавшийся из сна, задремал прямо на унитазе, и ему показалось, что мама поёт. Что-то незнакомое, протяжное, каким-то новым, хотя и похожим на свой глубоким голосом, что-то про ночную реку и плывущие по ней венки, про то, как девица плетёт венок из ромашек… Велька очнулся: мама действительно пела за дверью, и почему-то погасли в уборной лампы, дышала тяжёлая тёплая темнота, лишь в окошке под потолком вспыхивало с равными промежутками жёлтое пятно, и мамин голос, казалось, приходит из глубокого космоса, будто её захватили и уносят в глубины вселенной космические пираты, — тут Велька вскрикнул.

Кажется, вечером как раз перед этим случаем Велька подслушал, возясь в своей комнате с пластилином, разговор родителей, кусочек которого как бы оторвался от остального разговора и был занесён сквозняком. «Герр Вайс говорит, шансы тридцать процентов». — «Ему хватит», — папа отвечал уверенно, жёстко, немного незнакомым голосом. Родители в последние дни говорили иначе, одновременно громче и тише, словно у них внутри сломались и зажили собственной чехардой рукоятки, отвечающие за уровень шума. «Тридцать процентов — это много. Ему хватит… он сможет, он очень сильный».

Велька тогда не сообразил (тугодум!), о ком сказано «сильный», но он хорошо стоял по математике, лучше всех в классе, и точно знал, что тридцать процентов — это немного. Хотел даже выйти и сказать папе, но пластилиновая фигурка (Велька лепил телевизионную башню) скомкалась в руке, и нижняя её, основная часть, как раз, наверное, по высоте тридцать процентов, собрала на себя остальной истончённый пластилин, и время тоже скомкалось, чтобы опять расправиться вот здесь, в тёмной ночной уборной, острой пружиной, и Велька вскрикнул, и мама тоже вскрикнула: она тоже задремала и что-то впрямь напевала сквозь дрёму. Дни стали путаться, Велька теперь долго спал после обеда, просыпался уже в сумерках, и сами собой прекратились долгие прогулки за железнодорожное полотно, а у ратуши поставили огромного, в рост картонного замка, Николауса, и он почти тут же приснился, словно был поставлен сразу во сне. Проценты были нарисованы в витринах всех магазинов, разные, с хвостиками и с рожками, красные и зелёные, Велька ловил их и складывал, но проценты скоро превысили цифру сто, а скоро и тысячу и затерялись.