Русские эротические сказы

— Нет! Сигнальный жезл — у мента-регулировщика. А у проводника — флажок, как поначалу и сказал ваш бывший главарь, но его сбили. Флажок в свёрнутом виде! — Пинской достал из бумажника химический карандаш в мельхиоровом футлярчике, швырнул ворам: — Записывайте!

Братки слюнявили карандаш и записывали на клочках бумаги: «Не х…, а флажок».

Позднее, когда они попадались, эти клочки находили у них зашитыми под подкладку пиджака или в ворот рубашки. Из бандитов жестоко выбивали суть пароля. Но одни молчали — хоть убей! А другие врали какую-то чушь про игралки, перрон и магнитофон «Романтика», пытаясь заморочить следствие.

Слова: «Не х…, а флажок» — так и остались загадкой для уголовного розыска.

Лечебные подошвы

Погодка — улыбка света. Луг в цветущих травах, слева — река Урал, справа — яблоневый сад с вишнёвым. Вдоль него идут чередой голые девушки, не менее двадцати, одни лишь сандальки обуты, ремешки вокруг лодыжек. Походка, стегай их веником, развязная. Тела белым-белые. Грудки, ляжки, окорочки — в игре движения. Солнышко жарком их, как мёдом, поливает, шмель им в пахучее место!

И несут они плакаты, на каких — птичка трясогузка и надпись: «Чем я виновата?»

Окажись тут кто заезжий, хлебало разинет, и мысль: «Какое похабство!» А наша Лазоревка, хотя и не Москва, знает: это акция! В Европе народ захочет голым себя показать, дают заявку на акцию. То против убийства петушков, то против пыток дельфинов. Ну, а у нас трясогузок-то всё меньше, и девушки пошли в протест за невинную жертву. Идею подал олигарх Додик, а они — его идейные девушки.

Сам он на трибуне, она вплоть к саду поставлена, с неё луг на обозрении. Трибуна в виде челна на резных столбах. В челне стоит Додик в безрукавке цвета блинчика, весь, как огурец, обтекаемый, с небольшим пузиком, рыльце припудрено. Рядом встали глава района в очках от солнца и один, другой да остальные депутаты областной думы. Само лицо демократии — оближи пальцы и чмокни!

А по лугу за голыми девушками следует голый молодой мужчина со стоячим причинником. Тоже и с плакатом. На нём — коренастый конь и надпись: «Колыбель человечества — кочевье». Это к тому, что теперь все земли вокруг у Додика, но не весь люд с них сошёл. И ему, глупому, обещание: вот тебе конь казахской породы. Продай дом и иди кочевать. Казахская лошадь встарь сама себя кормила, зимой разгребала снег до травы.

Девушки на лугу враз к челну повернись, над головами — плакаты. И давай задами дёргать — в подражанье трясогузкам. Мужчины в челне затоптались, глава района солнечные очки снял. А девушки — раз! Крутнулись в обратку, и пуще задами вздёрг-вздёрг-вздёрг! Глава района в ладоши захлопал, и остальные — хлоп-хлоп!

А Додик не хлопает, в глазах грусть.

Девушки как взвизгнут, плакаты бросили и бегом к реке Уралу купаться. Но голый мужчина с плакатом, на котором конь, стоит перед лицом демократии. Причинник опустился, и человек запел:

Мы пойдём с конём
По полю вдвоём…

Голос — какие сводят с ума, а если его нет, в кармане найдёшь. Пение — лучше симфонии и даже сонаты, схвати себя за сердце и сядь.

А из сада, из-под яблони, уставлен в певца взгляд, зубы яблоко грызли и перестали, блузка на грудях в натяжку, а то, что сзади, стеснено юбочкой. Фигурка — зажмурься и не дыши. Это Мануела, жена Додика.

Певец её взгляд встретил, и причинник кверху. Допел голый человек, тогда глава района надел очки от солнца, толкнул речь. На акции, дескать, отзовёмся: и трясогузку защитим, и дадим нашим людям коней для дороги вдаль.

Сошёл он, депутаты и Додик с трибуны, идут на берег. Там для них купальня сработана из гладко тёсаной сосны, на досках смола слёзками. Мужчины в купальню — раздеться, а из воды девушки туда же — вроде как одеться: после акции. Будь жар-пыл-смак — и раком, и так!

Внутри купальни — гонка толчков; строение-то лёгкое, так и дрожит. Додик и певец туда последними. Додик говорит:

— Удобно тебе, что ты не женат. Жена бы криком сбила тебе слух, и не смог бы петь, как поёшь.

А тот: я бы, мол, излечил от крика. И оба отвлеклись на девушек.

Певший мужчина свою хлюп-хлюп, лицо спокойное. А Додик в мечтанье на девушке-то. И, опять же, грустный.

Потом все пировали в хоромах Додика. Они не из камня, а рубленые. Средь сада как бы из нескольких домов составлены: такие крыши и эдакие, теремки, балконы, входная терраса с колоннами точёного кедра. Под залом, где пир, — не кухня, а горячий завод. Чего только не готовится, сомни котлету в горсти и об зад вытри! Устроен подъёмник. Лишь наверху гости засрут объедками стол, он вниз вжик — и на его место поднимется заново накрытый. Последняя закусь была — павлиньи яйца, фаршированы мяском двуполых раков: сварены в ослином молоке.

Укатили гости, ночь легла. Додик — к жене в спальню; одна стена — зеркало, другая — окнище, в сад распахнуто. Кровать розового дерева — огромным овалом. Мануела, голая жена: и персики дивные, и калачики. Волосом черна, глазом озорна, губы и двадцать ногтей алые, остальное — сахарная пудра.