Русские гусли. История и мифология

Нередко в инициации условная смерть манифестируется через стихии. Так в некоторых племенах Африки кандидат должен преодолеть страх и спрыгнуть с дерева, привязавшись предварительно за ногу лианой. Он как бы «погибает» в воздухе, в прыжке. В приморских странах распространен обычай, когда испытуемый должен броситься со скалы в воду, и «утопить» там «прежнего себя». У многих славянских народов существует инициирование огнем, например, пройти по раскаленным углям или перепрыгнуть костер, символически «сжигая» свою прошлую, ветхую суть.

Танец на углях болгарских нестинаров

В некоторых культурах человека заживо хоронят и справляют по нему поминки, после чего выкапывают и приветствуют его как нового члена группы, обычно уже нарекая новым именем. Зачастую, пройдя инициацию (особенно это касается половозрастных инициаций), субъект получает право вступать в брак. Не случайно почти все богатырские волшебные русские сказки заканчиваются свадьбой доброго молодца. Не будем анализировать психологические и социальные аспекты инициации. Остановимся только на наиболее характерных её чертах в былине о Садке.

Важно отметить, что в процессе инициации и в её итоге субъект приобщается не просто к знанию, а к тайному, секретному. Таких «инициационных» сюжетов в былине множество. Это и испытание страхом на берегу Ильменя, и «погружение — смерть» на дне Синего (Балтийского моря) во владениях Морского царя, и «брак» гусляра с речкой, и «воскресение» — пробуждение на берегу в Новгороде.

В канву повествования вплетено столько основательно небытовых — мифологических — событий, заканчивающихся браком гусляра с дочкой Морского царя — рекой Чернавой, что говорить об этом произведении древнерусского поэтического искусства как лишь о буквальном отражении картины быта древнего Новгорода, не остается никакой возможности.

Разберем все по порядку.

Статусный, можно сказать, профессиональный рост Садка как гусляра в былине выглядит как лестница трехэтапного восхождения с уровня просто хорошего музыканта, играющего на пирах новгородским богатеям, до зятя Морского царя.

Как мы уже выяснили, Морской царь был неким мифическим патроном и куратором гусляров. А сама гусельная игра считалась взаимосвязанной с водной стихией.

На первом этапе «карьерного роста», когда Садко перестает посещать пиры и отправляется на берег Ильменя, осуществляется некая ритуальная практика, предписывающая гусляру играть три дня подряд на берегу Ильмень-озера. Играть и не бояться! Когда ему удается преодолеть страх и остаться у воды до ночи, к нему выходит Морской царь и в благодарность за игру награждает его знанием о том, как поймать рыбу золото-перо и разбогатеть. Из текста былины следует, что Садку неизвестно, почему Ильмень начинает волноваться от его игры. И только когда Морской царь сам является и сообщает, что Садко, оказывается, играл для гостей Морского царя, музыкант становится посвященным в тайну того, что гусли могут влиять на волны и что их игра приятна Морскому царю.

В этой сцене видны яркие черты инициации. Садко очень долго играет, целых три дня — то есть проходит испытание в профессиональном навыке и борется с возникающим к вечеру страхом. Когда ему все же удается играть три дня кряду и вызвать этим волнение на озере, он получает от Морского царя первое посвящение в сакральное знание. На этом первый этап его инициации заканчивается.

Сюжеты подобных по организации посвящений мы часто встречаем в русских богатырских сказках. Там герой должен ночевать трое суток на могиле отца, испытывая страх. В итоге тот, кому это удается, получает от явившегося отца волшебное оружие, доспехи и коня. В былине о Садке схема инициации похожа, но посвящение получает не воин, а музыкант.

Второе посвящение Садка происходит на Синем море, то есть на Балтийском.

Памятуя о том, что новгородцы были генетически и культурно связаны с западным славянством — ободритами, руянами, ваграми, поморянами… что даже Старигард-«Старгород» (современный Альдинбург — вероятный предтеча Новгорода) находился на земле балтийских славян и что новгородская Славия фактически являлась разросшейся колонией славян-переселенцев с Балтики⁸⁰, Новгородские словене имеют непосредственную связь с западными поморскими и полабскими славянами — или, по-немецки, «вендами». На Руси славянские насельники южного берега Балтики назывались «варяги», видимо, по названию одного из племен — варнов или варинов (которое немцы называли «вагры»). Балтийское море как у немцев, так и у нас называлось Варецкое. Повесть временных лет определяет, что новгородцы происходят от варяг:

Славянский воин Балтийского поморья

«В лето 862 <…> Новгородцы же, люди новгородские — от рода варяжского, прежде же были словенами».