Пусть по вагону движущегося поезда идёт пассажир. Тогда скорость движения пассажира относительно вагона определяется как относительная, скорость его движения по отношению к неподвижной платформе определяется как абсолютная, а скорость поезда по отношению к платформе определяется как переносная (см. С.Э.Хайкин «Механика», М.-Л., 1948).
Таким образом, движение относительно «движущейся» системы координат принято называть «относительными, это же движение по отношению к «неподвижной» системе координат - «абсолютным». Движение «движущейся» системы координат относительно «неподвижной» называть переносным.
В книге Матвеева масса несуразностей (мягко говоря) - так, например, рассматривая движение с постоянной скоростью, автор вводит понятие «мгновенной скорости», что лишено смысла при постоянстве скорости движения.
У Матвеева всё очень просто - назови относительную скорость абсолютной и теория относительности станет теорией абсолютности, как это следует из авторских рассуждений, изложенных на 189 страницах книги, и тогда можно сразу же сделать вывод:
«Меня успокаивает тот факт, что я не ниспровергатель, скорее наоборот. В своё время я сотворил себе кумира, и этим кумиром был для меня Эйнштейн - человек, не только создавший целое направление в физике, но и придавший физической теории сказочный облик. Мчащиеся в космическом пространстве поезда и наблюдатели Эйнштейна завораживают не меньше, чем сказочные персонажи всех времён и народов.
Один (?!) из критиков теории относительности назвал ряд положений теории относительности мифами (имеется в виду работа А.А.Денисова «Мифы теории относительности», Вильнюс, 1989). В моём понимании эйнштейновская теория относительности ни из каких мифов не состоит - она сама сказка. Сказка, ставшая былью. Былью величественной - порой жестокой и даже страшной... Эта быль меня порой восхищает, порой тревожит, и тогда хочется, чтобы этой были не было, чтобы кто-то всесильный наложил на неё вето. Сказка же только восхищает. Хочется, чтобы сказка осталась навсегда и чтобы её никто и никогда не опроверг.
И я не только не пытался разрушить сказочный мир Эйнштейна, а, напротив, попытался доказать, что этот мир не относителен, а абсолютен» (В.Н.Матвеев).
По основной линии В.Н.Матвеева теория относительности в варианте Эйнштейна не является мифом (миф - слово; сказание; предание). Вспомним определение: «миф - сказание, передающее представление древних народов о происхождении мира, о явлениях природы, о богах и легендарных героях; мифы возникали у всех народов на стадии, когда человек, не обладая развитым производством и научными познаниями, чувствовал своё бессилие в борьбе с природой и создавал в своём воображении сверхъестественный мир» («Словарь иностранных слов», «Русский язык», М., 1985).
Теория относительности (по Матвееву) является сказкой. Сказка же - «произведение волшебного, авантюрного или бытового характера с установкой на вымысел» («Литературный энциклопедический словарь», «Советская энциклопедия», М., 1987).
Таким образом, будучи ярым защитником теории относительности в варианте Эйнштейна и мечтая, чтобы эта сказка стала абсолютной, «оставалась навсегда и чтобы её никто и никогда не опроверг», В.Н.Матвеев, сам того не желая, квалифицирует специальную теорию относительности Эйнштейна как «произведение авантюрного характера с установкой на вымысел», в отличие от мифов, возникших на основе представлений древних народов «о происхождении мира, о явлениях природы».
На заданный самому себе вопрос: «Почему именно я создал теорию относительности?», Эйнштейн ответил в национально-ироничном духе так: «Нормальный взрослый человек вообще не задумывается над проблемой пространства и времени. По его мнению он уже думал об этой проблеме в детстве. Я же развивался интеллектуально так медленно, что пространство и время занимали мои мысли, когда я стал уже взрослым. Естественно, я мог глубже проникать в проблему, чем ребёнок с нормальными наклонностями».
Настоящий ответ на этот вопрос будет ясен, если рассмотреть общественно-политическую обстановку того времени.
А это конец XIX века, в 1897 году состоялся первый сионистский конгресс. Движению, вышедшему из подполья, нужно было знамя. В своё время роль знамени подчёркивал известный финский писатель М.Ларни, который считал, что знаменем может быть и женская юбка; и чем выше это знамя, писал он, тем больше народу под ним собирается.
Здесь же надо было создать образ - образ гения всех времён и только одного народа, образ, чей авторитет был бы на уровне Моисея, который вывел еврейский народ из Египта, на уровне Авраама -родоначальника евреев (кстати, основоположник легального сионизма - Теодор Герцль в «еврейской сотне» занимает восьмое место).
И такой человек был найден. Все остальное было делом денег и техники.