Русские и нерусские учёные: мифы и реальность

Мать Эйнштейна была обеспокоена, когда поняла серьёзность намерений сына по отношению к Милеве, — «то, что Милева не была еврейкой, значения не имело… но Полина, по-видимому, разделяла свойственное многим жителям Германии предвзятое отношение к сербам. Мнение, что славяне — люди второго сорта, укоренилось в Германии задолго до прихода к власти Гитлера» (выделено мной — В. Б.).

И здесь возникает вполне законный вопрос: если немецким евреям позволительно было относиться к славянам, как к людям второго сорта задолго до прихода к власти Гитлера (генетическое еврейское отношение к гоям), то почему у евреев вызывало возмущение аналогичное отношение к ним самим у немцев после прихода Гитлера к власти?

Милева же неудачно сдала выпускные экзамены, пыталась пересдать выпускные экзамены в 1901 году, но беременность была для неё серьёзным психологическим испытанием, она забросила диссертацию, на восьмом месяце беременности вернулась домой и в январе (или начале февраля) 1902 года родила девочку.

Нет никаких данных о том, что Эйнштейн хоть раз в жизни видел свою дочь. «Какой бы бурный энтузиазм он ни выражал сразу после её рождения, он, как кажется, был больше всего озабочен тем, чтобы избавиться от бремени отцовства при первой возможности. Существование Лизерль осталось тайной для самых близких его друзей…».

Но, как пишет Д. Брайен, в 1936 году: «Открыв дверь своего берлинского дома, доктор Йонас Плеш оказался лицом к лицу с молодой женщиной, утверждавшей, что она — незаконная дочь Эйнштейна. Сначала он подумал, что это невероятно, хотя и не исключено. Дама, однако, вела себя очень убедительно, а «интеллектуально развитый, настороженный и привлекательный» маленький мальчик, с которым она пришла, выглядел разительно похожим на Эйнштейна». Отметим, что незаконнорожденной дочери Эйнштейна — Лизерль в это время должно было быть тридцать четыре года.

Плеш написал письмо об этом Эйнштейну и был крайне удивлён, когда последний не проявил к этому сообщению никакого интереса.

Ещё один интересный момент: Эйнштейн, зная о существовании дочери пишет, как отмечает Д. Брайен, «похабные стишки»: «И слышать было бы приятно, что я яйцом налево брякнул». При этом один из обожателей Эйнштейна — Роберт Шульмен, являющийся директором проекта «Документы Эйнштейна» и редактором его собрания сочинений, считал, что Эйнштейн «усвоил эту манеру речи скорее от однокашников в Мюнхене, чем от родителей, потому что они были весьма правильные и ассимилированные евреи, которые не стали бы выражаться подобным образом». Опять во всем плохом виноваты не родственники-евреи, а некультурное и грубое немецкое окружение бедного Альберта!

Но всё это было гораздо позже, а пока Милева приехала к Эйнштейну в Швейцарию через несколько месяцев после рождения дочери, ребёнка с ней не было, так как из-за рождения Лизерль Эйнштейн мог потерять найденное им с таким трудом место патентоведа в Берне.

Здесь опять возникает вопрос: как совместить облик Эйнштейна — человеколюбца с отношением к собственной дочери, как к помехе в достижении производственных успехов? Или это опять отношение к собственной дочери, как к ребёнку славянки? К сожалению, многочисленные биографы Эйнштейна, постоянно скрывающие его недостойные поступки, ответ на этот вопрос не дают.

Возможно, это и явилось причиной последующих трудностей в браке Эйнштейна с Милевой, вероятно, Милева «не хотела расставаться с дочерью, считала, что Эйнштейн заставил её согласиться на этот шаг и винила во всём его».

В старости Эйнштейн описывал свою бывшую любимую женщину как особу молчаливую и склонную к депрессии. Хотя в 1903 году он писал своему лучшему другу: «Она умеет позаботиться обо всём, прекрасно готовит и всё время в хорошем настроении» (выделено мной — В. Б.).

В сборнике «Сто великих учёных» (М., «Вече», 2000) так описывается роль Милевы Марич в жизни Эйнштейна: «Двадцатисемилетняя супруга меньше всего могла служить образцом швейцарской феи домашнего очага, вершиной честолюбия которой является сражение с пылью, молью, сором» (это издевательское отношение к великолепно образованной, целеустремленной женщине, способному учёному проходит по целому ряду биографий Эйнштейна).

И далее: «Что для Эйнштейна означала хорошая хозяйка? «Хорошая хозяйка дома та, которая стоит где-то посередине между грязнушкой и чистюлей». По воспоминаниям матери Эйнштейна, «Милева была ближе к первой», при этом сам «Эйнштейн называл себя «цыганом» и «бродягой» и никогда не придавал значения своему внешнему виду». При этом следовало бы спросить цыган, не обидело ли их такое сравнение.