Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Фридрих строжайше запрещал вербовать в своих владениях солдат для иностранных войск и повесил даже одного саксонского рекрута, но сам силой забирал саксонцев, поляков и проезжающих русских подданных. Именно таким образом был схвачен ехавший через Пруссию раскольник Зубарев. Но с этим человеком король обошелся еще хуже — он решил, что такого пленника лучше не использовать как солдата, а заслать в Россию, чтобы он взбунтовал там своих единоверцев, доведенных до отчаяния нетерпимостью Елизаветы. И Зубарев, получив две тысячи дукатов, перешел обратно через границу вместе с двумя солдатами.

Елизавета не скрывала своей неприязни к Фридриху. «Прусский король, — говорила она лорду Гинфорду, — воистину дурной государь, не имеющий страха Божия; он смеется над всем святым и никогда не бывает в церкви, это какой-то персидский Надир-шах». Злоязычие короля способствовало возникновению против него коалиции трех женщин: царицы Елизаветы, императрицы Марии Терезии и маркизы де Помпадур, некоронованной королевы Франции. Русский посланник Гросс, отозванный из Парижа в 1748 г. и переведенный в Берлин, после уже описанных нами унижений покинул прусскую столицу.

Но и Бестужев, перлюстрировавший депеши прусского посланника Мардефельда с не меньшей тщательностью, чем переписку французских представителей, делал все возможное, чтобы избавиться от этого дипломатического агента, который в его глазах был прежде всего шпионом. Все это привело в 1749 г. к разрыву отношений с Пруссией.

Бестужевым владела навязчивая идея — при первой же возможности сломить могущество Фридриха II. 7 мая 1753 г. канцлер читал императрице свою знаменитую промеморию, где перечислял всё возраставшие опасности со стороны этого соседа: захват Силезии, разграбление Саксонии, чьи миллионы позволили ему увеличить свою армию с 80 до 200 тыс. чел., претензии на Ганновер, Курляндию и Польскую Пруссию. «… Дед и отец его, не имевши толиких сил поблизости к России, не гордиться и ссориться, но союза с нею искать принуждены были, следовательно, и сим союзом и силы российские прирастали, по меньшей мере с той стороны опасаться нечего было. Напротив уже того, какая великая разность!»[6] По мнению канцлера, интересы России требовали защищать те страны, которым угрожает Фридрих, и необходимо «изничтожить его силы». В 1756 г. Бестужев еще раз повторил, что надобно «сделать так, чтобы гордый сей государь вызывал лишь отвращение у турок, поляков и даже шведов».

При сложившейся в Европе общей ситуации не вызывало сомнений то, что война с Пруссией повлечет за собой столкновение с Францией и другими странами династии Бурбонов и рассчитывать можно было только на союз с Австрией и Англией. Франция, по всей видимости, неразрывно связала себя с Пруссией, и, кроме того, отношение к ней царицы становилось с каждым днем все более враждебным. Именно Франция в 1751 г. принудила Россию уйти из оккупированной уже Швеции^{5}, и в то же время ее константинопольский посланник Дезальёр всячески старался поднять турок.

Но возобновить отношения между Версалем и Петербургом было трудно отнюдь не из-за нежелания Елизаветы. Напротив, еще с тех пор, когда она лелеяла надежды стать французской королевой, у нее всегда сохранялась живая симпатия к нашей стране и нашему королю. Она как будто унаследовала французские склонности своих родителей. Тогдашний ее фаворит, Иван Шувалов, любил все наше: искусства, язык, нравы, моды. Как сказал Фридрих в 1760 г., «он француз до мозга костей».

Но канцлер Бестужев не собирался сдавать свои позиции. Он ненавидел Фридриха, и это была еще одна причина его неприязни к Франции как союзнице Пруссии. Всей своей политикой и всеми средствами, используя в том числе и черный кабинет[7], он противодействовал сближению с ней. В 1754 г. был арестован и заключен в Шлиссельбургскую крепость некий кавалер де Валькруассан, приехавший из Франции, возможно, с секретной миссией.

Доверенным самых интимных чувств царицы и в некотором смысле надзирающим за Бестужевым был вице-канцлер Воронцов. Так же, как и она, он неприязненно относился к Фридриху и благосклонно к Франции, но излишняя осторожность не позволяла ему открыто противодействовать видам своего официального начальника. Он ограничивался лишь тем, что внимательно следил за его политическими ошибками.