Русские и пруссаки. История Семилетней войны

В кампанию 1759 г. Салтыков одержал две блистательные победы и заставил прусского короля отчаяться в своей удаче. Затем, когда его подталкивали идти в Силезию, он показал, что не хуже Дауна Кунктатора владеет искусством оборонительной войны. Перейдя Одер на виду у прусской армии, он занял под Глогау столь сильную позицию, что Фридрих II не осмелился напасть на него. Величайший полководец XVIII столетия был вынужден бросить всё только ради того, чтобы в течение трёх месяцев следить за этой главной неприятельской армией. Салтыков вынудил короля настолько ослабить другие корпуса своей армии, что после его ухода из Силезии герой Кунерсдорфа генерал Финк был окружён у Максена австрийцами и 20 ноября вместе с 12 тыс. солдат и 540 офицерами при 71 пушке положил оружие, отдав неприятелю 120 знамён и штандартов. «Значит, я принёс и в Саксонию уготованные мне несчастия», — воскликнул Фридрих II[305]. Он прекрасно понимал, что именно Кунерсдорф тяготеет над ним и катастрофа 20 ноября лишь хвост поражения 12 августа. Полковник Масловский отдаёт должное Салтыкову и в другом отношении: он не дал австрийцам обмануть себя, не подставил свою армию под удар у Глогау, не согласился раздробить русские войска в угоду Дауну или Лаудону. Он сумел устоять против несправедливой критики и безрассудных предписаний собственного правительства: «Граф Салтыков, будучи на месте, ясно видел, к чему дело клонится, и, несмотря на многие напрасные обиды Конференции, сумел удержать своё достоинство на должной высоте и предупредить самые тяжкие последствия, могущие быть, например, от дробления сил или от манёвров в Силезии совместно с Лаудоном»[306].

И, наконец, г-н Масловский заключает, что Салтыков «нисколько не повинен в столь малой результативности своих блистательных побед». «На это… могущественно влияли как чисто стратегические требования обстановки, так и крупные ошибки русской дипломатии, которая, находясь в полной зависимости от графа Кауница, не дала главнокомандующему… исходных данных политической обстановки, нужных ему для правильного решения своей специальной задачи»[307].

Но всё-таки царица могла гордиться этой кампанией: ведь Фридриха II крепко поколотили. Он и сам признавал своё поражение, а впоследствии, подзуживаемый демоном версификации, переложил это и на стихи, которые адресовал Вольтеру:

La fortuna inconstante et fiére
Ne traite pas ses courtisans
Toujours d’égale maniere.
Ces fous nommes héros et courent les champs,
Couverts de sang et de poussiére,
Voltaire, n’ont pas tous les ans
La faveur de voir le derriere
De leurs ennemis insolents.
Pour les humiler, la quinteuse déese
Quelquefois les oblige eux-mémes á le montrer.
Oui, nous l’avons tourne dans un jour de detresse.
Les Russes ont pu s’y mirer.[308]

Глава тринадцатая Кампания 1760 г. В Силезии

Война уже начинала тяжело отзываться на некоторых державах: и не только на короле прусском, на чьих глазах последовательно уничтожались все его ресурсы, или на Австрии или России, неистово вцепившихся одна в Силезию, а другая в Восточную Пруссию, но более всего на Франции, которая то побеждала в Германии, то терпела там поражения, а за пределами Европы теряла все свои колонии.

Попытка сепаратного мира между Англией и Францией не удалась, британцы ещё не прибрали к своим рукам все владения в Индии и Америке, и поэтому Питт считал долгом чести защищать дело Фридриха II.