Русские и пруссаки. История Семилетней войны

Пятого января 1762 г. скончалась императрица Елизавета. С тех пор, как ещё при Петре Великом её хотели сделать французской королевой, у неё всегда была слабость к Людовику XV, и только благодаря её личному желанию оказалось возможным возобновить отношения между обоими дворами[411]. Сначала она приняла секретных дипломатических агентов, а затем, притом с большой помпой, и наших официальных представителей. Императрица охотно согласилась на предложенный Людовиком XV обмен тайными письмами. Её заветным желанием был более тесный и прямой альянс с Францией, который освободил бы её от тяжкого австрийского преобладания. При каждом нашем успехе она выказывала живейшую радость. Даже соглашаясь ради достижения столь желанного мира не ставить вопрос о Восточной Пруссии, Елизавета в то же время настаивала на том, чтобы версальский двор не вступал в переговоры с Англией до тех пор, пока Франция не возвратит себе потерянные колонии.

В её царствование среди русского общества стала распространяться французская культура — мода на язык, литературу и искусство Франции. После долгого обучения у немцев Россия перешла во французскую школу. Петербургская Академия Наук наполнилась французскими учёными, её членом-корреспондентом был Вольтер, написавший «Историю России при Петре Великом», основываясь на материалах, доставленных ему Иваном Шуваловым; много французских художников было и в Академии Изящных Искусств. В Петербурге имелся французский театр под руководством Сериньи, а в русском театре у Сумарокова играли (в переводах) пьесы Корнеля, Расина и Мольера[412]. Именно тогда самые известные русские люди завершали своё образование в Париже, например, уже после поэта Тредиаковского, будущий президент Академии Наук Кирилл Разумовский. Посол во Франции князь Кантемир был корреспондентом и другом Монтескьё и других самых известных наших писателей. Мы видим одного из Воронцовых в мундире лёгкой кавалерии на часах в галерее Версаля. Для русской аристократии вторым родным языком становится французский. Царствование Елизаветы явилось как бы предисловием к правлению Екатерины II, которое было самым французским за всю историю России. Как видим, союз с Францией возник на фундаменте зарождающихся симпатий к нашей стране.

Но совсем иному человеку предстояло занять трон Елизаветы. Без образования и культуры, он был не только слаб телом и умом, дурно воспитан и капризен, каким описала его в своих мемуарах Екатерина II, но в глазах русских имел значительно худшее качество — представлял из себя самого чистопородного немца. Он гордился только своим титулом герцога Голштинского и презирал российскую корону. Абсолютно не понимая русских, открыто издеваясь над ними, он с особенным удовольствием высмеивал их религию и их обычаи, а во время войны с Фридрихом огорчался победами русской армии и радовался её поражениям. Его приверженность к Пруссии граничила с предательством, и он был исключён из членов Конференции по подозрению в передаче врагу государственных секретов, что, по-видимому, подтверждается некоторыми признаниями самого Фридриха II.

По своей фанатичной приверженности к королю-полководцу он ввёл в голштинской гвардии прусские мундиры и прусскую муштру, что грозило распространиться на всю русскую армию. Искренне считая себя учеником этого великого человека, он не мог только перенять его гений и отвагу[413].

Союзные дворы прекрасно знали о подобных наклонностях наследника. Донесения маркиза де Лопиталя изобилуют описаниями его характера. В депеше от 22 мая 1759 г., года Кунерсдорфа, французский посланник пишет, что будущий император Пётр III сказал молодому графу Шверину: «для него было бы честью и славой проделать хотя бы одну кампанию под командою короля прусского, и, будь на то его воля, он не сидел бы здесь как пленник». Лопиталь не показывал вида, что придаёт этому особое значение, относя всё на счёт «дурной головы». Однако союзные дворы обеспокоились таким положением дел, встревожилась и сама царица. Никто уже не сомневался в том, что она намерена отстранить племянника от наследства и назначить своим преемником великого князя Павла, будущего императора Павла I.