Русские и украинцы. Братья по вере и крови

«По направлению к Крещатику стал спускаться военный оркестр, вслед за которым двигались под желто-голубыми украинскими значками жидкие колонны пехоты, одетой в австрийские серо-голубые мундиры и кепки. Верхом ехали офицеры, и один из них, подскакав к кучке публики, собравшейся на тротуаре, стал задавать вопросы по-немецки. Кто-то ему ответил. Это были петлюровцы, пришедшие из Галиции отвоевывать Киев от большевиков во имя неньки-Украины. Повернув с Фундуклеевской улицы на Крещатик, они дошли до городской думы и на балконе ее водрузили украинский флаг. Киевское население отнеслось так холодно к этим освободителям, что на улицах вдоль их прохода было совершенно пусто и нигде не раздавались приветственные крики. Тем не менее все предполагали, что петлюровцы пришли по соглашению с деникинцами — им помогать. Никто не подозревал их враждебных замыслов.

В тот же день часа в три пополудни вступили на Печерск через Цепной мост и Панкратьевский спуск передовые отряды деникинцев. Навстречу им по Александровской улице потянулась необозримая толпа народа, предшествуемая духовенством с иконами, крестами и хоругвями. На площадке у Никольских ворот, где стоял разрушенный большевиками памятник Кочубею и Искре, произошла трогательная встреча.

Между тем конная партия деникинцев спустилась на Крещатик и, увидев на балконе городской думы украинский флаг, решила убрать его и на его месте водрузить русский трехцветный. На площадке балкона завязалась свалка из-за флагов, кончившаяся тем, что украинский флаг был сброшен на землю. Обозленные „украинцы“ принялись стрелять, и чуть было дело не дошло до кровопролития. Однако переговоры между петлюровским и деникинским командованием привели к мирному соглашению, и петлюровцы в тот же вечер покинули Киев и отошли к Жулянам»[212].

«По соглашению было возвращено оружие разоруженным надднепрянцам, находившимся в составе „Запорожского Корпуса“ (галичан не разоружали). Небезынтересно напомнить подробности этого разоружения, которое произошло без кровопролития и без единого выстрела. В ночь с 30 на 31 августа эти „запорожцы“, среди которых был большой процент киевлян — учащейся молодежи, ушедшей от большевиков, были назначены охранять железнодорожный и цепной мосты и не допустить перехода через них добровольцев. Но при появлении добровольцев „запорожцы“ начали с ними брататься, а утром 31-го августа сами помогали добровольцам разоружать петлюровцев из „Запорожского Корпуса“. Когда же разоруженным „запорожцам“ было возвращено оружие и они получили возможность отойти на указанную им линию, их командир — Сальский, не досчитался более половины, хотя и не было ни одного убитого или раненого. „Запорожцы“ — киевские гимназисты, реалисты и студенты, остались в Киеве, а многие из них поступили в добровольческую армию. Этот общеизвестный факт сепаратисты старательно замалчивают, но о нем говорят многие галичане (Скидан, Карпенюк и др.), печатавшие свои воспоминания в „Червовой Калине“ и других изданиях в начале 30-х гг. во Львове.

Киевские события произвели огромное впечатление как на петлюровцев (надднепрянских украинских социалистов), так и на галичан и имели свои последствия. Петлюровский премьер И. Мазепа пишет: „Чужой нам Киев сразу же поспешил дать деникинцам всякую помощь, начиная от обычных информаций и кончая вооруженными отрядами местных добровольцев“. („В огне и буре революции“, стр. 71.) Что украинская столица — Киев была „чужой“ для украинцев, заметил не только петлюровский премьер, но и тысячи галичан, бывших свидетелями восторженного приема деникинцев в Киеве. М. Скидан пишет: „Хоть мы и пришли в свой столичный город, но, по существу, с точки зрения военной стратегии — в чужой город…“ „Деникинцы чувствовали себя там, как дома; для них формировались отряды, печатались газеты…“

Петлюра и его окружение стремились поскорее развязать войну против Деникина. Тогдашний премьер И. Мазепа в своих воспоминаниях пишет: „После отступления от Киева наше правительство видело единственный выход в том, чтобы возможно скорее начать борьбу с армией Деникина (стр. 77), но, — продолжает Мазепа, — Галицкая Армия продолжала жить своей собственной жизнью, как будто государство в государстве…“ „она жила надеждой на соглашение с Деникиным“.

Желание петлюровцев поскорее начать войну с Деникиным подогревалось сведениями о восстаниях и партизанщине, появившихся на территориях, занятых Деникиным. Вызваны они были, как известно, его реакционной социальной политикой вообще, а в земельном вопросе в частности. Но петлюровцы, вероятно, искренно верили, что все повстанцы — это их сторонники (человек ведь легко верит в то, чего хочет) и свою главную ставку делали на повстанцев. Кроме того, борьба против Деникина автоматически делала их союзниками большевиков и открывала возможности для соглашения с ними в случае победы.