«Русские идут!» Почему боятся России?

Безусловно, многое в «жестких системах» зависит от личности. В Туркестане личность была. Располагая совершенно уникальным правом «применяясь к указанным в проекте основаниям, принимать все те меры, какие будут им признаны полезными для устройства края», имея обширные планы и будучи невероятно талантливым администратором, первый генерал-губернатор края смотрел далеко и понимал многое. Не будучи ангелом во плоти («Кауфман, – отмечал Милютин, – был падок на внешние почести, хотел разыгрывать роль царька»), Константин Петрович тем не менее нижним чутьем ловил ветер, часто даже, по оценке хорошо его знавшего Антона Остроумова, «предупреждая высшую правительственную власть, которой оставалось только соглашаться с его распоряжениями и утверждать их в законодательном порядке». Тем паче что имелись в его руках и рычаги: поскольку Туркестан «пребывал в ведомстве» не МВД, а военных, военные, – исходя из принципа «нераздельности военной и административной власти и соединения ее в одних руках», – и рулили. По всем направлениям, включая суд. В итоге, как отмечали гости края, «генерал-губернатор олицетворял власть единую и сильную, входившую во все интересы текущей жизни и потому хорошо понятную туземцам, десятки веков жившим в принципах автократического правления».

Сам Кауфман, однако, полагая, что систему нужно шлифовать, еще в 1873-м представил Петербургу новый проект, «проникнутый идеей усиления власти». Увы, документ завис, и Константин Петрович, скончавшийся 4 мая 1882 года, увидеть реализацию своих планов не успел. А планы были широки. Не стану растекаться мыслию по древу, но Туркестан в итоге стал своеобразной лабораторией реформирования сверху всей Империи, где вертикаль и параллель работали в почти идеальном, – насколько это вообще возможно, – балансе. Исследователи отмечают, что «фактически в генерал-губернаторстве сформировалась т. н. «военно-народная» система управления, много более демократичная, чем обычная административная система на остальной территории империи». С подачи генерал-губернаторской канцелярии открывались школы, больницы, театры и прочие цветы цивилизации, вплоть до городского самоуправления (правда, только в Ташкенте, где русского населения, как считалось, достаточно, чтобы новация не вызвала бунта). Причем – это оговаривалось особо, – «равно доступно следует быть как русским обывателям, так и туземным, проявляющим желание пользоваться их благами».

Мы в ответе за тех, кого…

«Желающих» однако было немного. Опасались. Что ж, для таких, при условии, что лояльны, «доктрина Кауфмана» предполагала подчеркнутое уважение к традициям и вере, – вплоть до запрета проповедовать православие. «Временное положение об управлении в областях Туркестанского генерал-губернаторства», принятое в 1867-м и действовавшее 20 лет, предписывало «сколь возможно менее изменять существующий порядок вещей и избегать нововведений». На низшем уровне власти – «мирабы» (водомеры), «аксакалы» и так далее, ставка делалась на местные кадры.