Медлительный Тетерев, на котором вырос Нежко, не сравнить с могучим Славутичем. У парня дух захватывало, когда, опёршись локтями о борт, окидывал взором необъятную днепровскую ширь и, раздувая ноздри, вдыхал ни с чем не сравнимый запах большой воды. А уж головановская Песчанка, кою в жаркую летнюю пору куры вброд переходили, представлялась оброненным колоском рядом с увесистым копом. Песчанка носила на себе долблёные челны, вмещавшие самтрет, ежели пятый входил в чёлн, вода переливалась через низкие борта. Управлялись на тех челнах шестом. Лодии с бортами из досок, в которые помимо вожа, кормщика, гребцов вмещалось до тридцати воев, оба друга видели впервые. Управлялась лодия не хлипким шестом, а тяжеленным кормилом, к коему был приставлен кормщик – людин могучего сложения. В Понте, сказывали, в лодии ставят крепкий шест – щеглу с ветрилом из холстины. Ветрило надувает ветер, и лодия бежит по волнам сама собой, и грести не надо. Было чему удивляться сельским парням. Угрюмый ольшанский парень, окружённый чудесами, становился прежним Голованом.
Берега взапуски убегали назад. Ниже Роси лес рвала степь на перелески и отдельные рамена. Ошуюю лес и вовсе сменился необозримой степью. Голован опускал руку за борт, пил из горсти студёную днепровскую воду. Сказывали, в Славутиче водятся такие сомы, что ежели, не согнувши, положить на телегу, хвост по земле волочится. Милую сердцу Ольшанку вспоминал вечерами, днём новые впечатления заслоняли и родных, и сельцо.
Вот и пороги, о которых говорили много, затаив дыхание. Пространство наполнилось усиливающимся рёвом, лицо обильно кропили брызги. Скалы, складывавшие берега, плясали, словно кобники, приходившие как-то в сельцо из Искоростеня. Стремительный бег лодии, торчащие из воды каменные зубья, словно подстерегавшие судно, казавшееся в это время хрупким и ненадёжным, грозили гибелью. Дебелый кормщик с вожем, покраснев от натуги, ворочали упрямое кормило. Обломится, вырвется из ослабевших рук тяжёлое весло – и лодия прямиком влетит в зубастую пасть. Тогда смерть, не расшибутся о камни, так захлебнутся в стремительной студёной воде. Но молодые парни, хоть озноб пробирал от макушки до пяток, скорее бы дали отсечь себе десницу, чем показать робость перед сотоварищами. У Голована восторг риска мешался с ужасом перед возможной гибелью.
– Ну, едрёна корень, вот это да! – кричал парень, подставляя лицо секущим брызгам.
– Что, засвербило! Это не в твоей Песчанке с жуланами купаться! – скалил зубы Нежко.
Пороги, слившись в один, бесконечный и ревущий, остались позади, миновали и Волчье горло, показались Чёрные скалы.
У священного дуба собралось всё воинство. Кому не досталось места на поляне, теснились под деревьями. Пришли все – и крещёные, и некрещёные, и вои, и бояре, и княжья дружина, среди которой уже немало рабов божьих осеняло себя крестным знамением, проносясь в утлом судёнышке мимо каменных зверей. Что с того, что крещёные! Бог далеко, неведомо где, а пороги – вот они. Пришёл и сам князь с ближними.
Боги приняли требы. Гадание показало успех похода. Белый своенравный жеребец благополучно перешагнул через все препоны, не задев копытами ни одного копья.
Глава 2
1
Лодии заполнили бухту, устремились к пологому берегу, подковой окаймлявшему залив. Окрестности огласились ржанием рвущихся на земную твердь лошадей, людским гомоном. Ратники, жители лесов и лесостепей, не привыкшие к морским путешествиям, не менее коней стремились ощутить под ногами надёжную опору, а не зыбкую хлябь. Перекрывая перебранку, перебрёхи, неизбежные при скоплении большого количества людей, звучали окрики десятинников, сотников, призывавших к порядку.
Две сотни вершников под водительством боярина Воробья на рысях отправились к Корсуню, переймать жителей весей, несомненно попытающихся укрыться за крепостными стенами. Верхний воевода наказывал:
– Сгоняйте молодых, крепких мужиков и баб. Старики, дети, всякие не годные к работе пускай уходят в город. Глядите только, чтоб никаких припасов, кормов с собой не унесли. Посады, веси – не жечь.
В тот же день вышла первая сшибка с корсунянами. Из ворот, продираясь сквозь толпу беженцев, выехала сотня лёгких вершников. В сечу не вступали, пометали друг в друга стрелы, покричали обидное злыми голосами, разъехались.