Русские хроники 10 века

Великий князь и верхний воевода его видели в ответе басилевса лишь лживость и коварство. Константинопольский басилевс, самодержец огромной империи, имевший власть беспричинно, без суда, по одному лишь собственному капризу лишить любого из своих подданных состояния, свободы и самой жизни, сам являлся рабом трона. По византийскому обычаю царевны не выходили замуж за иностранцев, какими бы титулами те ни обладали. Все иностранные государи по сравнению с ними были худородными. Басилевс во всей вселенной один, и живёт он в Константинополе. Но несмотря на безграничную власть, басилевс не мог нарушить обычай. Сам Константин Багрянородный предостерегал в своих новеллах от безрассудных решений выдавать царевен замуж за иностранцев, ибо тем умалялось величие Константинополя. Лишь в крайних обстоятельствах, как то было с внучкой Романа, этот обычай нарушался. Попав в безвыходное положение, басилевс Василий дал слово варвару. Положение выправилось, и басилевс не посчитал нужным сдержать обещание.

* * *

Владимир бухал кулаком по столу, побил челядина, грозился спалить Царьград. Хитрые, лживые ромеи провели его как несмышлёныша. Добрыне объявил:

– Собираем рать, идём на Царьград!

– Охолонь! – сердито ответил уй. – Хоть и ослабла ромейская рать в бранях, а силы у басилевса достаточно. Болгары притихли, Варда Фока разбит, ушёл в Азию. Для брани с ромеями воев со всей Земли собирать надо. Что ж, из-за жёнки кровь руськую проливать станем? Кто ж осенью на брань идёт? Зима на носу.

– Так что ж, спустим ромеям их обман? – криком возразил князь.

– Охолонь, говорю, – твёрдо ответил уй. – Сядь. Помыслим.

Твёрдая речь подействовала. Владимир сел за стол, молчал, но смотрел зло.

– Ромеи хитры, да и мы не простодырые, – говорил Добрыня. – Ишь, как повернул! Не так, так эдак хотят нам митрополита навязать. То нам не надобно. Митрополита примем – всё наше священство под руку константинопольского патриарха попадёт. Не о Руси станут думать, а о выгоде Царьграда. Теперь гляди, – Добрыня загнул один палец на деснице. – Хоть и объявили Василию, на Руси своих попов хватает, недостаточно тех попов, много недостаточно. Дальше, – Добрыня загнул второй палец. – Сам слыхал, жалятся попы, и книг у них нет божественных, утвари всякой поповской, икон, крестов сейчас мало, а как крестить людство начнём, церквы ставить, тогда как? Потому идти надобно не на Царьград, а на Корсунь. Всё, что для церквей надобно, в Корсуне возьмём. Попы корсунские правой греческой веры, а с патриархом не ладят. То к нашей выгоде, – Добрыня загнул третий палец. – Возьмём Корсунь, известим басилевса – град сей у тебя отнимаем и идём на Царьград. Отдаст басилевс сестру, подумает – и отдаст. Одну брань не завершил, а тут новая надвигается. Ещё и дружина наша в Византии стоит. Отдаст! – Добрыня загнул четвёртый палец, за ним и пятый. – Корсунь легче брать, чем Царьград, хоть и крепкий город. Помыслить добре надо. Ну да за зиму изготовимся.

– Так идём же на Корсунь! – воскликнул Владимир.

– Экий ты! – Добрыня аж крякнул с досады. – Корсунь не Булгар, пощады не запросит. С наскоку не взять, и торки не помогут. Городницы, вежи каменные, домы тоже каменные, не подожжёшь. Город богатый, запасов много, год в осаде простоит. Мы-то сами что есть станем, а коней кормить? Корма приготовить надобно заранее. Зима на носу, там дров нет, с собой везти придётся, не то и каши не сваришь. Или лодии пожгём? Весны ждать надо.

– До зимы возьмём, – упрямился Владимир.

Добрыня стоял на своём. Разгорячившись, расхаживал по горнице, сердито посматривал на упрямого сыновца.

– Не возьмём. Зря кметов положим, а они не грибы, за ночь в лесу не вырастут. За зиму приготовимся, обмыслим, как город взять. Лазутчиков зашлём, чтоб всё вызнали, с попами переговорили, звали на Русь идти, чтоб своей волей шли, а не силком их гнать. Город кромный, городницы крепкие, а всё ж должна быть слабина. Хитростью возьмём, добьёмся своего. Лёд на Днепре сойдёт – и тронемся.

Владимир злился, кулаки тискал, всё ж поддался на уговоры. Но случилось непредвиденное, разумные речи верхнего воеводы пошли насмарку. Масла в огонь подлили гости, что ходили в Понт Евксинский.

3

Осень выдалась переменчивая. Рюен не кончился, а в иной день тянуло таким холодом, казалось, вот-вот вместо ледяного секущего дождя из тёмных громоздких туч полетят белые мухи. Раз-другой в седмицу среди ненастья выдавался погожий денёк. В лохматой толстине, закрывавшей небо появлялись дыры, большие и малые, и оказывалось, что безрадостная толстина закрывает радующую глаз синету. Из просиней выглядывало солнце, лужицы, появившиеся на дубовых плахах, коими был вымощен теремной двор, слюдяно блестели. Зубчатые лоскутки, слетевшие с осокорей и прилипшие к смоченным дождём плахам, красили двор в яркий жёлтый цвет.

У высокого крытого крыльца стояли пятеро гостей, при появлении великого князя сняли круглые шапки с опушкой, поклонились. Вперёд выступил гость в красной свите, расшитой по низу. Гость выставил ногу в красном юфтевом сапоге, приветствовал князя:

– Здрав будь, княже!