Русские князья при дворе ханов Золотой Орды

По свидетельству Плано Карпини, условием Батыя, на котором он согласен был передать власть над Черниговом младшему брату Андрея, было взять в жены вдову старшего брата «согласно обычаю татар»[605]. Однако оба, и жена Андрея, и его брат, отказывались от этого, причем князь заявил, «что лучше желает быть убитым, чем поступить вопреки закону»[606]. Несмотря на это, Батый, заставил их: «и плачущего и кричащего отрока положили на нее и принудили их одинаково совокупиться сочетанием не условным, а полным»[607]. Данные пояснения францисканца позволяют видеть в младшем брате Андрея мальчика, юного годами. Но коль скоро их (Андрея и его брата) отец погиб в 1223 году, то, даже если самый младший из сыновей родился в год смерти князя, ему должно было бы быть около 23 лет. Правда, Р. А. Беспалов обратил внимание на то обстоятельство, что слово «puer», переведенное как «отрок», может быть переведено и в смысле «молодой человек, не состоящий в браке»[608]. В отчете брата Бенедикта, спутника Плано Карпини, данный эпизод описан короче и иначе: «они принудили младшего брата князя Андрея (убитого ими по ложному обвинению) взять в жены вдову брата, уложив их на одно ложе в присутствии других людей»[609]. Таким образом, необходимо согласиться с Р. А. Беспаловым и признать в младшем брате Андрея молодого человека, не успевшего к моменту поездки в Орду жениться. Такая вероятность выглядит наиболее предпочтительной для самого младшего сына Мстислава — Гавриила. Однако составители синодиков нередко путают последовательность рождения детей, и нельзя не учитывать возможность, что в таком положении оказался Иван Мстиславич.

Вероятно, жена князя Андрея и его брат пережили мировоззренческий кризис, ведь брак не сопровождался православным ритуалом, а главное, вступал в противоречие с устоявшимися традициями. А. Ф. Литвина и Ф. Б. Успенский обратили внимание на тот факт, что «русский князь не мог, например, жениться на вдове другого русского князя… неписаное правило работает таким, образом, что если овдоветь случалось князю, то для него вступление во второй брак представлялось с династической точки зрения безусловно желательным; если вдовой становилась русская княжна, выданная за пределы Руси, то для нее повторное замужество оказывалось делом возможным и вполне обыкновенным. Жена же русского князя, потерявшая мужа, либо навсегда оставалась вдовой, либо дальнейшая ее матримониальная жизнь складывалась за пределами Руси»[610]. Таким образом, положение жены Андрея и его брата с точки зрения правил и традиций Руси оказывалось не вполне приемлемым. Их дальнейшая судьба не известна. Но можно предполагать, что если они не приняли монашеского пострига и составили супружескую пару, то наследников не оставили. Не исключен вариант, что от власти в Черниговском княжестве они отказались.

Плано Карпини весьма щепетильно относился к доказательствам достоверности своих путевых заметок и перечислил множество людей, встретившихся ему в дороге. В том числе он указывает, что на обратном пути из ставки Батыя между 9 мая и 9 июня 1247 года у «Мауци нашли наших товарищей, которые оставались там, князя Ярослава и его товарищей, а также некто из Руссии по имени Святополк и его товарищей. И при выезде из Комании мы нашли князя Романа, который въезжал в землю татар… И все это русские князья»[611]. Несомненно, что упомянутые лица действительно были владетелями русских княжеств. Однако их отождествление оказывается непростой задачей.

Князя Романа, упомянутого Плано Карпини, исследователи вполне справедливо соотносят с князем Романом Брянским[612]. Более сложным вопросом оказывается отождествление князей Ярослава и Святополка. В свидетельствах летописных памятников о рассматриваемом периоде южнорусских князей с такими именами не зафиксировано, хотя мы можем достаточно уверенно предполагать, что через ставку Мауцы проезжали владетели юго-западных и южных княжеств Руси. Князья Северо-Восточной Руси добирались в ставки ханов по водоразделу Дона и Волги, объезжая лагерь Мауци.