На самой барке находились: водолив, следивший за сохранностью груза, устранявший течи и возглавлявший всю артель, да в казенке, маленькой каютке на корме, сам хозяин груза или его приказчик, да кашевар, готовивший пищу на всю ватагу. Движение шло весь световой день, от рассвета до заката, с остановкой на обед и непременный послеобеденный сон: это уж такой был русский обычай, от которого не отступали нигде и никто – до министерских и сенатских департаментов – поспать после обеда. Еду готовили артелями, и хозяева не скупились на харчи, лишь бы только бурлаки сохраняли силы для работы, так что, несмотря на тяжесть работы, у бурлаков была поговорка: «На Волгу идти – сладко поесть».
Намного легче было движение по течению. Здесь артель была невелика, только для управления баркой огромными веслами-потесями, сделанными из длинных бревен, с огромной дощатой лопастью на одном конце и вдолбленными в бревно дубовыми пальцами на другом, чтобы можно было ухватиться рукой. Однако нельзя сказать, что и вниз по речке работа была легкой. На быстрой и коварной Чусовой, по которой с Урала сплавлялось железо, глаз да глаз требовался от лоцмана и отчаянная работа с потесями от бурлаков. Иначе кинет течение барку на крутолобую отвесную скалу, и не только железо, а и сами бурлаки потонут. Недаром такие скалы назывались «бойцами». И на быстрых порожистых реках Мариинской системы легко было пропороть днище о крупные валуны на мелководье. Здесь вдоль каменистых берегов устраивались бревенчатые боны, которые должны были отбивать барки от камней. А чтобы на перекатах и порогах барки-мариинки не переломились, как уже говорилось, строили их «на живую нитку», без железных скреп, сшивая гибкими вицами. Текли такие барки немилосердно, особенно когда изгибались на валунах порогов. Но и это было предусмотрено: бабы и девки из прибрежных деревень уходили далеко вверх по течению с шайками и ушатами для отлива воды, и с бонов отчаянно прыгали на пролетавшую с быстрой водой барку. А пройдя свою деревню, спрыгивали на берег, сменяясь новой женской артелью. Вот так и жили: мужики служили лоцманами и судорабочими, а женщины воду с барок отливали. А если какая-нибудь, неловко прыгнув, попадет между бревнами бонов и бортом барки, и останется от нее на воде только быстро расплывающееся кровавое пятно, – что ж, значит, такая судьба. А что, ведь не помирать же с голоду на неродимых землях…
Заводские и строительные работы
Не только кустарные работы занимали многие сотни тысяч, даже миллионы рабочих крестьянских рук. А кто воздвиг многочисленные города, огромные заводы и верфи, мосты и плотины, дворцы и храмы, как не русские крестьяне? Ведь еще не было городских профессионалов-строителей – каменщиков, бетонщиков, сварщиков, монтажников… Да и самих этих работ практически не было, разве что каменщицкие, штукатурные да малярные работы известны были издавна. И здесь, как и во всех ремеслах, была местная специализация. Например, в Вологодской губернии славилась каменщиками, штукатурами и церковными живописцами Семеновская волость Вологодского уезда. Каменщики в 30–40‑х годах XIX века, работая с мая по сентябрь (зимой строительные работы приостанавливались, поскольку раствор замерзал; зато тогдашние постройки и посейчас стоят), получали от 6 до 20 рублей серебром на хозяйских харчах. Естественно, что работа шла отнюдь не восемь часов. Тогда же из Устюгского уезда той же Вологодской губернии около 300 человек уходили в Петербург для возки песка и на каменотесные работы: столица непрерывно строилась и украшалась.
Практически до конца XIX века не существовало и потомственных фабрично-заводских рабочих. Городские мещане и цеховые все были при своем деле: кто ремеслами занимался, кто торговал. А на бесчисленных фабриках и заводах, в шахтах и рудниках работали все те же крестьяне, почти исключительно сезонники. Недаром русская хлопчатобумажная промышленность возникла не в гордых столицах, а по маленьким уездным городкам да большим селам, а иной раз и по окрестностям сел, в деревнях; и поныне прядильно-ткацкие фабрики Московского промышленного района расположены то в Раменском, то в Егорьевске, то в Серпухове, то в Орехово-Зуеве, то в Вичуге, Иваново-Вознесенске и многих-многих бывших селах. Еще совсем недавно где-нибудь под Волоколамском можно было увидеть в деревнях крохотные фабричонки, как и встарь, останавливавшиеся на время сельскохозяйственных работ; только прежде они останавливались около Петрова дня, отпуская рабочих на сенокос, а в советское время закрывались в конце августа – сентябре, отправляя людей на уборку картофеля.