Русские крестьянские ремесла и промыслы

Смолокурением занимались не только архангельские и вологодские крестьяне, но и в других лесных местностях, вплоть до начала ХХ века. Смола ведь шла не только на осмолку речных и морских судов и другие надобности. Ее перегоняли на скипидар, а он был необходим в других производствах. Уже в конце XIX – начале ХХ века смолокурение было развито в лесных уездах Казанской губернии – Царевококшайском и Козьмодемьянском, отчасти в Мамадышском, Спасском и Чистопольском. Почти все смолокуры также жгли уголь. Всех кустарей, занимавшихся выжигом угля, сидкой дегтя и смолокурением (а эти три вида промыслов плюс получение сажи для лакокрасочной и резиновой промышленности тесно связаны) в губернии было до 15 тысяч. В остальных местностях промысел встречался весьма редко. Козьмодемьянские смолокуры сбывали продукт на скипидарный завод в окрестностях д. Отар по 25–30 копеек за пуд, спасские – смолу по 45–60 копеек за пуд, уголь по 50–70 копеек за четверть в Спасский затон на судостроительный завод общества «Кавказ и Меркурий». Заработок в зиму был от 40 до 60 рублей на человека. Но к ХХ веку промысел этот стал приходить в упадок: леса были повырублены, сырье стало стоить дорого, и древесную смолу стали заменять более дешевыми материалами – отходами от перегонки нефти.

Однако мы говорили о безотходности кустарного хозяйства, а пока речь шла только о хвойных породах. А ведь в лесу не только хвойные деревья. В русских лесах, например, сплошь да рядом с елями и соснами растет и береза. Недаром у нас так любят говорить о «русских березах»: как будто береза не растет в Финляндии или Швеции, в Германии или во Франции, в Канаде или США.

Шла в дело и береза. И прежде всего на сидку дегтя. Наш современник, пожалуй, и не знает, для чего нужен деготь. Разве что кто-нибудь из людей попросвещеннее вспомнит о мази Вишневского или о дегтярном мыле. А уж как выглядит эта бурая маслянистая жидкость – никто, поди, и не знает. И нынче купить бутылочку дегтя намного труднее, чем самые шикарные парижские духи.

Между тем когда-то Россия была важнейшим поставщиком дегтя на европейский рынок, а уж сколько его шло на рынок внутренний – никто и не ведал. А шло его немало. Ведь без дегтя хорошей кожи не получишь, а кожа шла и на обувь, и на конскую сбрую, и на приводные ремни в промышленности, и много куда еще. Кроме того, часть дегтя использовалась в канатном производстве. Ну, а еще дегтем смазывали оси и колесные ступицы в экипажах: чистым либо в смеси с салом, так называемой коломазью. Да еще деревенские парни по ночам дегтем мазали ворота девкам, замеченным в предосудительном поведении. То-то потехи, как утром вся деревня увидит измаранные ворота: девка честь потеряла. Так что отцам дочерей на выданье следовало по утрам выходить пораньше да посматривать на ворота: не пора ли снимать полотнища да сострагивать с досок въевшийся едкий деготь. Впрочем, на такие дела дегтя не так много требовалось.

А вообще дегтя требовалось очень много. Много его и производили. В конце 50‑х годов XIX века только в Вельском уезде Вологодской губернии было 37 дегтярных заводов, и давали они до 7 тысяч пудов дегтя на 3–4 тысяч рублей. Ну, «завод» – это звучит слишком громко: просто одна-две кубовых печи, как при смолокурении.

«Сидели» деготь точно так же, как курили смолу. Обходя делянку, сначала снимали с берез верхний слой коры, бересту, или скалу. Куда она шла – об этом потом скажем. На месте повреждения вскоре нарастала грубая толстая шершавая кора: береза тоже залечивала раны. Ведь деготь – прекрасное антисептическое средство. Если у вас когда-нибудь будет лошадь, и вы собьете ей спину седлом, либо она будет засекаться от неправильной ковки и собьет себе бабки (не деньги, а надкопытную часть ноги) – помажьте ранку дегтем, чтобы черви не завелись. Ах, да, дегтя-то теперь в России днем с огнем не найдешь… Владельцы скакунов и конюшен есть, а дегтярей нет.

Свалив березу, снимали с нее и вновь наросшую кору, и ту ее часть, которая покрывает комель ствола – толстая, черная и растрескавшаяся. Этот материал и пускали на сидку дегтя. Но это еще не все. Как и в случае с хвойными породами, летом корчевали пни, которые густо пропитывались смолистым веществом для залечивания раны, и разбирали их на щепу. А затем все это – кора и щепа – загружалось в кубы и корчаги и перегонялось на огне без доступа воздуха. В днище куба была отводная трубка, через которую и выпускали деготь. А топливом служили остатки от поваленной березы: сучья и ветки. Стволы шли в дело, тонкая кора шла в дело, грубая кора шла в дело, пенья-коренья шли в дело – на месте срубленной березы, как и на месте сосны или ели, оставалась ровная полянка: хочешь – снова лес сей, хочешь – под пашню пускай. У неграмотного русского мужика всякая древесина была деловой. И вся тут экология.