Русские крестьянские ремесла и промыслы

Лошадьми лес вывозили только на малые расстояния: до деревни – на новую избу, до помещичьей усадьбы – на барские нужды, либо до сплавного места. За сотни верст до лесопильного завода или порта на лошадке тяжелое бревно везти не стоит, а мощных лесовозов пока еще не было, и железных дорог, хотя бы узкоколеек, по лесным краям никто не проложил. Поэтому весь лес в России шел сплавом по рекам. В те времена, о которых мы говорим, лес сплавлялся только плотами. Лишь на самых малых извилистых лесных речках, по которым не мог пройти тяжелый плот, дозволялся сплав россыпью, под ответственность лесовладельца, и только до указанного места. А там уже нужно было вязать плоты. Дело в том, что дерево дереву рознь. Одно ровненькое, с плотной древесиной, плывет себе да плывет. Другое же – сбежистое, с толстым комлем и тонкой вершинкой, плывет наклонно; упрется оно погрузившейся вершинкой в дно на мелководье, наткнутся на него в узких берегах другие деревья – и образовался залом – мощный затор из беспорядочно сгрудившихся бревен. Да и просто, даже если не будет залома, такое полупритопленное дерево очень опасно для судоходства. Наверное, видели в фильме «Волга-Волга», как топляк пропорол днище парохода. Третье дерево может оказаться с пористой мягкой древесиной; напитается оно на долгом пути водой и утонет, будет гнить годами и отравлять воду. С неошкуренного леса кора в воде будет отмокать, падать на дно, устилая его толстым слоем гнили и отравляя воду. Часть вольно плывущих деревьев может остановиться у крутых излучин, а потом «обсохнет» на берегу после спада вешних вод, загромождая берег.

А ведь это были времена проклятого капитализма, когда все кому-нибудь да принадлежало: и воды, и берега. Рыбные «пески», где нерестились семга да остер, принадлежали частным владельцам и, сдаваясь в аренду, приносили владельцам немалый доход. А в отравленных гниющим лесом водах прихотливые ценные породы рыб не держатся, так что за убыток владелец сплавлявшегося леса мог и под судом оказаться. Реки были все судоходные, и за гибель на топляке барки с товаром, а то и парохода, лесовладельцу долго пришлось бы расплачиваться. Это только в киносказке режиссера Александрова (кинофильм «Волга-Волга») за потопленный пароход ни капитан, ни товарищ Бывалов не поплатились ничем. До второй половины XIX века судоходство по многим рекам осуществлялось бурлаками, которые вели барки бечевой. Для них бечевники, четырех-пятисаженные полосы вдоль уреза воды, поддерживались в порядке, и крестьяне приречных волостей в виде исполнения натуральной государственной повинности должны были засыпать на бечевниках водомоины, вырубать кусты и деревья, строить мостики через узкие притоки. Никто бы не позволил захламлять бечевники осохшим лесом, тем более что и бечевники нередко принадлежали частным владельцам, получавшим за их использование с судовладельцев хорошие деньги. Это только при советской власти, когда все стало всеобщим, то есть ничьим, для грошовой экономии стали применять «прогрессивный» молевой сплав россыпью, отравляя реки, захламляя берега, теряя множество леса. Говорят, что в советское время на северных морях иностранные фирмы держали супротив устьев русских рек плавучие лесозаводы, вылавливая уплывший лес и получая на том хорошую прибыль.

Поэтому эксплуататоры и не берегли простых русских людей, и те по колени, а то и по пояс в талой воде, вязали плоты в ожидании «большой воды», которая должна была после ледохода поднять тяжелый плот и понести его вниз. На бережку плот вязать незачем: в воду его потом не спихнешь.