Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Усобица Ярославичей не закончилась в 1069 г., но достигла своей кульминации в 1073 г. Теперь уже не восставшие киевляне изгоняют из Киева Изяслава, а родные братья — Святослав и Всеволод. Летописец продолжает отслеживать эти события. Если в статьях 1068–1069 гг. он был сдержан в своих оценках, то теперь уже не скрывает своих чувств. Виноват в новой усобице Святослав. Это он преступил заповедь отцовскую и положил начало братоизгнанию. «Святославъ же и Всеволодъ внидоста в Кыевъ, мѣсяца марта 22, и сѣдоста на столѣ на Берестовомь, преступивша заповѣдь отню. Святославъ же бѣ начало выгнанью братню».[88]

Дальше летописец, как и в статье 1068 г., пускается в пространные рассуждения о великом грехе отказа от отцовской заповеди и еще раз обвиняет в этом Святослава. Однако в отличие от повествования 1068 г., этот рассказ не производит впечатления тематически и хронологически единого произведения. Статья написана как бы в два приема, причем второй приходится на время после смерти Святослава. В пользу этого свидетельствует сентенция о неотвратимости наказания за отступления от отцовского завещания. «Пакы преступи Исавъ заповѣдь отца своего, и прия убийство».[89] В первой части статьи летописец пытается отвести Божий гнев от Всеволода, который не был инициатором братоизгнания, но обманом вовлечен в это неправое дело тем же Святославом. Не может ли это служить указанием на время составления статьи? Если это так, тогда следует признать, что Никон не прекратил свое летописное увлечение в 1073 г., а продолжал им заниматься еще и в годы княжения Всеволода.

Близкая мысль была высказана в свое время А. А. Шахматовым, полагавшим, что печерское летописание, прерванное при игуменстве Стефана, когда монастырь стал местом внутренних раздоров, возобновилось при игуменстве Никона. Правда, теперь его вел уже, видимо, другой летописец.[90]

Вывод об участии Никона в печерском летописании основан главным образом на том, что в летописи имеется комплекс известий за 70-е годы XI в., в которых содержатся сведения о Тмутаракани. Зная из Несторового «Жития Феодосия», что Никон подолгу проживал в этом далеком русском городе, логично предположить, что именно он и внес их в летопись.[91]

Особенно это кажется естественным для известий статей 1064, 1065 и 1066 гг., содержащих рассказ о появлении в Тмутаракани князя Ростислава Владимировича, изгнавшего оттуда Глеба, сына черниговского князя Святослава Ярославича. Святослав, узнав об этом, выступил против Ростислава и вынудил его оставить Тмутаракань, куда вновь был посажен Глеб. Однако стоило только Святославу уйти в Чернигов, как Ростислав вторично изгнал Глеба из Тмутаракани. В статье 1066 г. описывается смерть Ростислава, отравленного корсунским наместником (котопаном) во время переговоров. Летописец знает, что за этот коварный поступок корсунцы побили котопана камнями. В заключение он дает высокую характеристику Ростиславу и сообщает, что умер он третьего февраля и «положен бысть въ церкви святыя Богородицы».[92]

Никон Печерский был живым свидетелем этих событий и кто, как не он, мог составить о них запись или проинформировать своего печерского коллегу. Это относится и к сообщению о мятеже корсунцев, о котором он узнал при посещении Корсуня еще во время своей первой поездки в Тмутаракань. В «Житии Феодосия» имеется на этот счет интересное свидетельство. Никон и монах монастыря св. Мины «пришьдъша надъ море, ту же и разлучистися отъ себе… Боляринъ же иды къ Константину граду… Великый же Никонъ отиде въ островъ Тьмутороканьскыи и ту обрѣтѣ мѣсто что близь града».[93]

Менее убедительно выглядит утверждение А. А. Шахматова о том, что Никону принадлежат вообще все известия о Тмутаракани, хазарах, косогах, Корсуни, и что именно он дополнил ими Древнейшую летопись. Первым в ряду Никоновых дополнений А. А. Шахматов называет рассказ о единоборстве Мстислава Тмутараканского с косожским князем Редедей. Наверное, такое предание Никон мог услышать в Тмутаракани в 70-е годы XI в., но ведь это вовсе не значит, что оно не бытовало в русской среде, учитывая, что главный его герой вернулся на Русь уже в 1022 г. и что его не знали, скажем, в Киеве или Чернигове ранние коллеги Никона. Кажется более естественным предполагать включение в летопись предания о тмутараканских подвигах Мстислава в годы, близкие к его драматическому соперничеству с Ярославом, а не спустя полстолетия, когда Русь сотрясали уже другие события. Окончание рассказа — «И пришедъ Тьмутараканю, заложи церковь святыя Богородица и созда ю, яже стоить и до сего дне Тьмутаракани»,[94] — указывает как будто на личное знакомство автора с этим городом, но ничего не дает для определения его времени. Эта вставка могла появиться и под пером автора «Повести временных лет».