Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Определенно духовным лицом написана статья 1189 г. о нашествии на Русь половцев и походе на них русских дружин, водимых Святославом Всеволодичем и Рюриком Ростиславичем. В статье имеются все признаки, которые, согласно Б. А. Рыбакову, характеризуют руку Рюриковского летописца (перечисление князей, отправившихся в поход, внимание к Черным Клобукам) и вместе с тем присутствует церковная риторика. Нападение половцев на Русь имеет точную церковную дату: «Месяца февраля, въ 23, въ первую неделю поста». Половцы названы «безбожными Измаильтянами», их ханы Кончак и другие — «окаянными», а победа русских дружин объясняется «Божьемь заступлениемь».[348] Разумеется, эту запись мог сделать и летописец Святослава Всеволодича, но, если это так, тогда на него следует перенести и те специфические черты летописного стиля, которые якобы характеризуют письмо Рюрикового летописца.

Когда в 1194 г. Рюрик Ростиславич после смерти Святослава занимал киевский стол, то «изидоша противу ему со кресты митрополитъ, игумени вси, и Кияне вси от мала и до велика с радостью великою Рюрикъ же вшедъ во святую Софью и поклонися святому Спасу и святѣи Богородицѣ».[349] Несомненно, эта запись сделана летописцем Рюрика.

Б. А. Рыбакову, чтобы подтвердить свое предположение о светскости летописца Рюрика и отсутствии в его текстах церковной фразеологии, пришлось «отдать» все записи, где таких выражений много, игумену Моисею.[350]

Речь идет, в частности, о некрологах князьям Ростиславичам. Наверное, о чем скажем ниже, Моисей прошелся по некроложным известиям первого Рюрикового летописца своей редакторской рукой, однако полагать, что до него их в летописи вообще не было, невозможно. Такие записи, как «престави же ся князь Мьстиславъ, сынъ Ростиславль, внукъ великого князя Мстислава месяца июля въ 13 (день), святыя мученица Анкюлины, въ день пятничныи и возма причащение на святой литургии, и тако спрятавше тело его съ честью и съ благохвальными песнями, и с кадилы благоуханьными»,[351] несомненно, должны были быть сделаны сразу же после события.

О летописце Святослава можно сказать, что он был духовным лицом, но назвать хотя бы предположительно его имя нет никакой возможности. Ни в одном из принадлежащих ему текстов нет и намека на именное его присутствие. Летопись его достаточно объемна и вряд ли следует подозревать игумена Моисея, что он из идеологических соображений при составлении свода использовал из нее только какую-то часть текстов. Она никак не меньше летописи Рюрика за те же годы, а уж ее-то Моисей определенно не сокращал. Ссора между Рюриком и Святославом, случившаяся в 1190 г. и, по мнению Б. А. Рыбакова, послужившая основанием для выборочного использования Моисеем летописи Святослава, по существу в их отношениях ничего не изменила. Не разошелся идеологически с летописанием Рюрика и летописец Святослава, продолжавший относиться к соправителю своего сюзерена так же лояльно, как и прежде.

В летописной статье 1185 г. содержится «Повесть о походе Игореве». Она состоит из трех частей: собственно повести о походе Игоря в степь; описания последствий для Южной Руси поражения новгород-сиверских дружин; рассказа о пребывании Игоря в половецком плену и его побеге в Русь. «Повесть» не производит впечатления цельного произведения, написанного по единому замыслу. Каждая ее часть писалась отдельно по мере разворачивания событий и получения о них информации.

Согласно Б. А. Рыбакову, посвятившему анализу летописной «Повести о походе Игореве» специальное исследование, она составлена из текстов разных авторов, к тому же плохо объединенных редактором.[352] Первая часть (поход, две битвы) написана летописцем Рюрика, которого якобы выдают здесь подробности в описании маршрута похода, точная дислокация полков, имена князей и воевод, ход двух битв с половцами и восхваление рыцарской доблести Игоря.[353] Вторая часть, рассказывающая об ужасных последствиях поражения Игоря для Южной Руси и действиях Святослава Всеволодича по организации обороны от половецких вторжений, принадлежит перу летописца Святослава.[354] Третья часть «Повести» (плен и побег Игоря) написана без привлечения Рюриковой летописи. В ней нет признаков стиля ее автора, к тому же присутствуют фрагменты текста, недоброжелательного Игорю, резко противоречащие содержанию и духу всего повествования. Да и сама третья часть внутренне противоречива. Особенно это будто бы проявлялось в отношении побега Игоря из половецкого плена. Один автор считал, что побег необходим, а другой — видел в этом неразумное мальчишество, объясняемое юностью князя.[355]

В целом «Повесть о походе Игореве», по мнению Б. А. Рыбакова, составлена позднейшим редактором — доброжелателем Игоря — из текстов не менее чем четырех авторов. Свое авторское участие он обозначил благочестивыми сентенциями, всегда благорасположенными к Игорю.[356]